– Все туристы так делают, – возразил Глеб. – И вообще – мне кажется, вы сильно сгустили краски.

– Ну уж нет! Я стреляный воробей, меня на мякине не проведешь. Он что-то задумал.

– Все равно не верится. Солидный господин, иностранец – и вор…

Глеб с сомнением покачал головой.

– Естественно, сам он воровать не пойдет. Наймет кого-нибудь. У нас за деньги что хочешь сделают. А за большие деньги – тем более. В последние годы столько было таких случаев… Слава богу, нас пока миновала чаша сия.

Директор бросил взгляд на иконку, которая висела возле книжного шкафа, и быстро перекрестился.

– Так что, я думаю, нам еще придется о нем услышать, – продолжил он. – Не хотелось бы, но… Такие люди на полпути не останавливаются. Уж поверь мне, парень…

Мысли и воспоминания Глеба прервал отец:

– Глеб! Ты что, оглох? Зову, зову… Поднимайся, перекур закончен. Нам еще топать до места как минимум два часа.

Спустя несколько минут они уже спускались в луговину, чтобы по берегу небольшой речушки выйти к тропе, которая вела к Трем Могилам.

Ксендз Рудзевич, выпроводив последнего прихожанина, с облегчением вздохнул. Служение Господу – тяжкая ноша, но не настолько же. Эти русские поляки такие странные, чтобы не сказать больше…

Рудзевич втянул ноздрями воздух, поморщился и беззлобно сказал:

– Пся крев, холера ясна!

Помещение наполняли запахи пота, табака, давно не мытых тел и самогонного перегара. Прихожане, многие из которых были совсем недавно обращены в католическую веру, перевоспитанию поддавались с трудом.

Конечно, кардинал, оказавший ему большое доверие, может не сомневаться – свой долг перед Святым престолом он будет выполнять с большим усердием и прилежанием.

Но что делать, если Божье слово до его советизированной паствы доходит с трудом? А если и доходит, то чаще всего вместе с похмельным синдромом.

Гораздо проще наставить на путь истинный какого-нибудь захудалого негра из африканской глубинки, нежели бывшего колхозника или работягу.

Ксендз снова вздохнул – на этот раз тяжело, с тихим стоном, – и направился в свои «апартаменты». Они представляли собой небольшую комнату вместе с кухонькой площадью шесть квадратных метров и находились в помещении, которое заменяло верующим костел.

Раньше в этом здании была контора потребкооперации. Но с приходом демократии многие колхозы и совхозы развалились, деревни и поселки обнищали, и кооперативные магазины закрылись из-за нерентабельности.

Какое-то время начальники от кооперации продолжали занимать свои кабинеты, а затем как-то тихо и незаметно разбрелись кто куда. Контора осталась бесхозной.

Понятное дело, сельские труженики, наученные жить «по-коммунистически» годами правления тех, кто именовал себя «умом, честью и совестью эпохи», не зевали. И вскоре от конторы остались лишь стены – без окон, дверей, без деревянного пола и даже без крыши, на свою беду, крытой оцинкованным железом.

Рудзевичу в его просьбе власти не отказали и продали контору и участок земли за чисто символическую цену. Ему нужна была молельня, потому что строительство часовни обещало затянуться до той поры, пока рак свистнет, а для районного начальства было очень важно, чтобы люди не докучали им разными просьбами и требованиями.

Пусть уж лучше народ молится, нежели начнет с транспарантами в руках качать права под окнами здания районной администрации.

То, что ксендз – католик, никого не смутило и не удивило. За последнее десятилетие в некогда православной области не появились разве что почитатели богини Кали