День, когда к графу в гости приехала Вернон, запомнился Уильяму навсегда. С утра он не находил себе места, перечитывая отобранные для нее сонеты. В конце концов, когда он явился к графу, казалось, у него трясется каждая поджилкам, а сердце стучит на весь замок.

Уильям никогда не выезжал за пределы Англии, и смуглые, темноволосые женщины ему, как и большинству англичан были в диковинку. В моде на острове царил рыжий цвет волос и бледный цвет лица. Сама королева задавала тон этой моде, меняя один рыжий парик на другой и сильно напудривая лицо. Те из англичанок, кто обладал более темными волосами, старались красить их всеми сподручными средствами.

Элизабет Вернон олицетворяла своим внешним видом полную противоположность идеальной английской внешности. Да и одета она была по французской моде, что также отличало ее от окружающих женщин. Граф не отходил от нее ни на шаг. В какой-то момент он подозвал к себе Уильяма и представил их друг другу:

– Уильям Шекспир, выдающийся поэт и прекрасный драматург. Элизабет Вернон, самая красивая из всех женщин, которых я когда-либо встречал.

Вернон засмеялась, дотронувшись кончиками пальцев до руки Уильяма. По его телу пробежала дрожь. Он поклонился, не осмелившись ничего сказать в ответ. Уильям и предположить не мог, что обратил на себя внимание красавицы Элизабет. За годы, прожитые в Лондоне, играя в театре и вращаясь в высшем обществе, в который ввел его граф, Уильям сильно изменился, и совсем не был похож на приехавшего когда-то покорять столицу молодого человека.

Перед Элизабет стоял высокий, стройный мужчина с открытым лбом, тонкими чертами лица, обрамленного вьющимися темными волосами до плеч, аккуратными усами и бородкой. Он был одет изысканно, но не вызывающе. Его умные глаза словно видели ее насквозь, словно читали самые потаенные мысли, словно умели заглядывать в дальние уголки ее души.

Молодой, щеголеватый, белокурый граф рядом с Уильямом выглядел мальчишкой, впрочем, не лишенным обаяния. Элизабет перевела взгляд с одного мужчины на другого и все же остановилась на Уильяме:

– Почитайте что-нибудь, пожалуйста, – попросила она, и Уильяму показалось, что с ним говорит божество, не иначе.

– К вашим услугам, – промолвил он и откашлялся.

– Да, что с тобой, Уильям? – спросил насмешливо граф. – Ты теряешься перед красивой женщиной? Не стоит! Расслабься. Элизабет обладает снисходительным характером. Так что не будет ругать твои сонеты даже, если они ей не понравятся, – и он привычно расхохотался собственной шутке.

Шекспир начал читать. Строчку за строчкой, сонет за сонетом. Когда он закончил, Вернон внимательно посмотрела на него и спросила:

– Кому вы посвятили эти замечательные стихи?

– Мне, – встрял граф, – все сонеты посвящены мне.

– Граф, но они явно посвящены женщине, а не мужчине, – возразила Элизабет. – Кто эта женщина, которая пробудила в вас такие сильные чувства? – обратилась она снова к Уильяму.

«Вы», – чуть у него не слетело с языка, но он поймал местоимение на лету.

– Я не думал о конкретной женщине, когда писал сонеты, – заговорил он. – Иной раз, видишь чей-то портрет или перед тобой мелькает и исчезает лицо в толпе, а после нереальный образ витает у тебя в воображении. Когда я пишу, я представляю себе этот образ, не имеющий ничего общего с определенной дамой. В этом сила искусства. Если посвящать стихи какому-то вымышленному образу, то каждая конкретная женщина будет видеть в нем себя.

– Браво! – захлопала в ладоши Элизабет. – Как тонко вы выразились, Уильям!