Игра в карты была популярной забавой в Оболенке. Не имея возможности веселиться шумно, мы находили развлечение в картах, нардах или шахматах. Кто-нибудь со стороны решил бы, что мы все здесь психи, ведь на дворе двадцать первый век, кругом клубы, бары, выпивка, Интернет, в конце концов. Но Университет нас выдрессировал так, что мы панически боялись нарушить его правила. Бридж был одной из любимых игр, правда играть на деньги запрещалось, но на кон ставились помощь в написании рефератов, составление докладов и прочие полезные вещи. Я устроилась рядом с Юрой и заглянула в его карты. Расклад был неважным, но уж очень хотелось, чтобы он сделал этого выскочку Авилова. Ему я еще не простила свою подставу перед Арсением.

– Ну, что, Лер, как его картишки? – усмехнулся Петька.

– Не беспокойся, ему достаточно, чтобы выиграть, – гордо вздернув носик, ответила я, словно вопрос Авилова задел лично меня.

– Что ж, ничего не имею против честной игры, – развел руками парень.

Игра продолжилась, но только я вновь ушла в свои мысли, не обращая внимания на ходы ребят, шутки Нилова и грубости Пети.

– Лер, где ты витаешь? – Юрка накрыл мою руку своей ладонью и чуть сжал. – Мы доиграли.

– Я задумалась…

– О чем?

– О символизме изображений, – честно ответила я и переплела наши с ним пальцы.

– Символизме изображений? – удивилась Лена, как-то незаметно оказавшаяся рядом с нами. – И что ты думаешь?

– Любопытно, что простой, на первый взгляд, рисунок может нести какой-то глубокий смысл. К примеру, те же карты. Мы видим рисунок щита с мечом и понимаем, что это туз, самая сильная карта. У нас в Оболенке почти все стены и потолки расписаны, что если это не просто изображение, а некое послание?

– Послание, зашифрованное два с лишним века назад… Интересно, – задумчиво произнес Юрка.

– Даже если так? Что если университетские росписи – тайный язык, который отнюдь не умер с первыми художниками, работавшими в Оболенке. Что если этим языком до сих пор пользуются?

– Ты заговорила как Радзинский, – усмехнулся Петя, передразнивая профессорскую манеру говорить.

– Что ты имеешь в виду? – опешила я.

– Да, как-то раз, когда я пришел к нему с дипломом, он усадил меня в гостиной и затянул такую же волынку, как ты сейчас, – отмахнулся парень.

– И что же именно говорил?

– Рассказывал про росписи на стенах Оболенки, что они срисованы с какой-то книги и каждый рисунок имеет свое значение и даже не одно. Точно из ума выжил старик. Да еще и тебя своим безумием заразил.

– То есть ты не можешь допустить мысли, что заслуженный профессор может оказаться прав? Он говорил тебе, откуда срисованы изображения? Что за книга?

– Радзинский совсем с катушек съехал. Ты – дура, если всерьез восприняла этот бред. Оболенку разрисовали чисто ради красоты, иначе бы мы об этом знали. Радуйся лучше, что тебе другого руководителя дали, а не с этим умалишенным осталась.

– Какой же ты все-таки козел, – процедила я, а Авилов только пожал плечами и расплылся в улыбке, словно был доволен, что я озвучила его истинную сущность.

Ребята менялись парами и готовились к новой партии, но мне все это наскучило, да и в сон уже начало клонить. Попрощавшись со всеми, я собралась уйти, но Нилов не отпустил одну и увязался за мной, чтобы проводить. По пути он держал меня за руку, словно я его девушка, вот только с выводами Юра поспешил. Нилов был мне приятен, нравился как человек, но все же никакого влечения я не испытывала. Может быть, просто нужно время? Мы остановились у моей комнаты, и я хотела уйти, но парень не дал, ловко ухватив меня за локоть и притянув к себе.