– Очень рад, что моя малышка снова воспряла духом. Видел бы ты, в каком унынии она была после нашей вчерашней поездки в Лондон!

– Была… в унынии?

– Да, мистер Одли, в ужасном унынии, – ответила леди Одли. – Утром я получила телеграфное послание от своего доброго старого друга, содержательницы частной школы, которая написала мне, что умирает и что, если я хочу повидаться с ней, мне следует поторопиться. Обратный адрес не был указан, и я решила, что она и ныне проживает там, где жила три года назад. Мы с сэром Майклом выехали в Лондон немедленно и, приехав, отправились по старому адресу. Увы, там, куда мы пришли, ее не оказалось, и, более того, никто из жильцов не знал, кто она такая и куда переехала. Сэр Майкл опросил всех лавочников в округе. Результат был столь же плачевен. Как он ни старался, раздобыть новый адрес бедной учительницы ему так и не удалось.

– Но ведь это глупо – посылать весточку, не указав своего местожительства, – сказал Роберт.

– Когда человек при смерти, ему трудно предусмотреть такие мелочи, – с упреком отозвалась леди Одли.

Ах, как ни была прекрасна леди Одли и как ни был влюблен в нее молодой адвокат, но в этот тихий сентябрьский вечер неясное чувство тревоги по-прежнему не покидало его.

Он сидел у окна, болтая с миледи о том о сем, но мыслями он был не здесь, а на Фигтри-Корт, рядом с Джорджем Толбойзом. Он все думал, думал, думал, как, должно быть, бедняге Джорджу сейчас там одиноко среди неизменных сигар, собак и канареек. Чего бы он, Роберт, сейчас не отдал за то, чтобы вернуть другу покойную жену, за то, чтобы с нею, живой, он смог прожить остаток дней в покое и счастье!

Между тем пальчики миледи легко, словно бабочки, порхали над клавишами, и величественный рояль откликался дивной мелодией, напоминавшей о хрустальных ручьях и о мириадах пузырьков, что днем и ночью нескончаемой чередой лопаются на водной поверхности…

Роберт Одли вздрогнул: ему вдруг представилось, что друг его, холодный и окоченевший, лежит на дне неглубокого потока и его мертвое тело обращено к небу, меркнущему в вечерних сумерках.

Отсутствующий взгляд Роберта не ускользнул от внимания леди Одли.

– Вас что-то беспокоит? – спросила она.

– Не что-то, а кто-то: Джордж Толбойз.

Миледи зябко пожала плечами:

– Честное слово, всякий раз, когда вы упоминаете об этом джентльмене, мне становится не по себе. Можно подумать, с ним и вправду случилось нечто чрезвычайное.

– Не дай Бог! Но когда я думаю о нем… тоска заполняет мне душу до самых тайных ее уголков!

Так за разговорами прошел вечер, а когда стало еще темней, сэр Майкл снова попросил леди Одли поиграть им на рояле. Роберт Одли хотел было сесть с нею рядом и помочь ей, переворачивая нотные листы, но миледи играла по памяти, и галантность молодого джентльмена осталась невостребованной.

Он принес два зажженных канделябра и расставил их так, как было удобно восхитительной музыкантше. Миледи ударила по клавишам, и комнату наполнили звуки печальной бетховенской сонаты. Странный характер был у этой женщины: веселая, живая и жизнерадостная, она любила совсем иные мелодии – тоскливые, унылые, меланхоличные.

Роберт Одли, прислонившись к роялю, разглядывал ее пальчики. На этом сверкает рубиновое сердечко, на другом – изумрудная змейка, на тех – бриллианты. Затем взгляд его скользнул по ее округлым запястьям, и его внимание привлек широкий плоский золотой браслет, надетый на правую руку. Во время быстрого пассажа он чуть сдвинулся, и миледи прервала игру, чтобы поправить украшение, но еще до того, как она сделала это, Роберт Одли заметил, что браслет скрывал синяк, выступивший на нежной коже.