Только благодаря признанным заслугам храброго рыцаря и его настойчивости Томаса не только разрешили усыновить, но и признали полноценным гражданином столицы. Подпись на соответствующих документах была поставлена самим Питером Калицей – мудрейшим канцлером Парфагона, близким другом и советником Альберта Третьего. Причем такую подпись Калица мог поставить только с личного разрешения короля, которому, в свою очередь, тоже пришлось узнать о существовании некоего Томаса Юрга из округа Салепа.

– Велели передать, что твоя репутация теперь зависит от пацана, – сообщил Ричард, передавая Нильсу долгожданную бумагу у массивных дверей его дома. Оба приятеля были одеты в повседневные рыцарские костюмы. Одеяние включало высокие сапоги, темные широкие штаны и, поверх светлой рубахи, зауженный у талии синий камзол с вздутыми плечами. А к тугому поясу неизменно крепились меч и кинжал. – Ну и любишь же ты проблемы!

Выдернув из рук гостя документ, Нильс стал жадно разглядывать столь дорогую и долгожданную подпись, переливавшуюся в свете солнца.

– Меня это не волнует.

– А что вообще тебя волнует, кроме баб и работы? – рассмеялся Ричард, заплетая свои роскошные белокурые волосы в толстую косу. – Жениться не собираешься, кстати?

– Это звучит как предложение отрезать руку. Живешь себе, радуешься жизни… А тебе говорят, мол, больно хорошо поживаешь. Давай-ка мы тебе руку оттяпаем!

– Зато не скучно будет.

Нильс дочитал указ канцлера и, свернув его в трубочку, спрятал за пазуху, после чего вздохнул и расплылся в широкой улыбке:

– Теперь есть Томас. Не до скуки, как видишь.

– Ах, так это теперь только меня одного интересуют мутанты и юбки? Как жить в этом жестоком мире!

– Хм, пожалуешься любимой женушке?

– Какой еще женушке?

– Не той ли, с которой ты последние лет пятьдесят живешь?

– Клевета!

Оба друга рассмеялись. Действительно, Ричард был гулякой лишь на словах и в шутках. На самом же деле этот едва ли не самый привлекательный мужчина на Селеции, назло местным барышням, был однолюбом и примерным семьянином. Это считалось большой редкостью среди ветреных рыцарей, всегда живущих одним днем. И хотя на вид ему было далеко до старости, у него уже имелось несколько взрослых детей. Со своей ненаглядной Лилией воин проводил все свободное время и не чаял в ней души, вечно задаривая подарками и откровенно балуя излишним вниманием. На фоне других рыцарей, в особенности пропащего бабника Нильса, голубоглазому красавцу было немного неловко за себя. Потому-то шутки о блудных похождениях являлись обязательной темой для разговоров. Чтобы придать им весомости, Ричард иногда мог попортить какою-нибудь селянку с самой отдаленной окраины королевства, уродливую и глупую в сравнении с парфагонками. Однако Нильс знал, что это не приносило его другу никакого удовольствия, а лишь приводило к долгим угрызениям совести и чувству вины перед любимой женушкой.

Попрощавшись с приятелем и зайдя в дом, центурион взял выбежавшего навстречу Томаса в свои ручищи и крепко обнял. Затем он отнес его в любимую беседку в саду, круглые сетчатые стенки которой почти полностью заросли вьюном, создавая прохладную тень.

– У меня к тебе разговор, – осторожно начал рыцарь, присев на лавочку и посадив мальчугана себе на колено.

– О чем, дядя Нильс?

– С этого дня… В общем, я и моя сестра никогда полностью не заменим тебе мать и отца. Это невозможно. Но мне разрешили тебя оставить, и все будут считать тебя моим сыном. Ты не против?

– Нет, – ответил Томас, глаза которого наполнились слезами от жутких воспоминаний.