Но белка сидела спокойно, без особого любопытства поглядывала на гавкающих собак, на близкого уже охотника, убегать и прятаться не собиралась. Да и собаки особого усердия не проявляли, спокойно сидели на жухлой траве, чуть пошевеливая хвостами, время от времени задирали морды и с ленцой гавкали.

Пулька аккуратно чиркнула белку по головке и она даже не поняла, что случилось, просто выпустила из лапок веточку, на которой сидела и легко, плавно полетела вниз. Собаки, было, кинулись к добыче, но грубоватый окрик хозяина остановил их и они не решились ослушаться, наблюдали издали. Охотник поднял белку, встряхнул, прихватив за задние лапки, убедился, что мех уже зимний, хоть и до сих пор нет снега. И бита хорошо, ловко бита, по самой головке. Привязал добычу к поняге.

Уже хотел спускаться обратно, к подножью сопки, но собаки, как-то резко крутнувшись, прыжками ушли в самые буреломины, направились к вершине. Лезть в такие завалы, в такую чащу не хотелось, охотник, привалившись спиной к лиственнице, с которой только что сбил белку, решил подождать, – может собаки быстро вернутся.

Но собак не было, не возвращались. Легкий ветерок, волной прокатился по верхушкам деревьев и снова замер, притих. Желтогрудые синицы прыгали рядом с ветки на ветку. Чуть в стороне, на искалеченном бурей кедре лениво, но громко кричала кедровка. Собаки молчали. Стоять и прислушиваться надоело, полез в чащу. Снова перелезал через поваленные стволы, или вставал на четвереньки и пробирался низом, проползая под мертвыми деревьями. Они, упав под ураганным ветром, упирались в землю сучьями, словно руками, так и умерли, не достигнув земли.

Выбрался на небольшую поляну, впереди снова завал, а возле него крутятся собаки.

– Вот вы где, черти, я думал, вы уже далеко, а вы рядом. Что нашли?

Собаки, услышав спокойный голос хозяина, встали, шевельнули хвостами, словно отвечая и, как-то грустно посмотрели в его сторону, присели молча. Когда он подошел ближе, снова стали нюхаться, но вели себя довольно странно, будто их только что отругали крепко, или даже побили за какую-то провинность.

Если бы в завале прятался какой-то зверек, соболь, например, или колонок, норка, горностай, – собаки бы носились шустро, кругами. Обнюхивали бы все азартно, и даже взлаивали бы от нетерпения. А сейчас они были спокойны. Обнюхивали завал, показывая, что там действительно есть что-то, что достойно внимания охотника, но работали замедленно и без азарта.

Охотник подошел еще ближе, почти вплотную. Собаки и вовсе отошли в сторону, повесили головы и снизу виновато смотрели на хозяина.

Присмотревшись внимательнее, охотник понял, что перед ним какое-то бывшее строение, сделанное руками человека, хоть и давно, очень давно. Сохранились четыре пня с глубокими пазами, куда и были вставлены бревна, теперь уж совсем сгнившие.

Залез под поваленное дерево и заглянул внутрь бывшего строения, – ничего не увидел, лишь понял, что это старинное захоронение. Так в рубленых срубах, на вершинах сопок хоронили своих соплеменников орочоны, коренные жители этих мест.

Правда, справедливости ради, надо отметить, что далеко не каждый удостаивался чести быть захороненным на самой вершине горы. Так, например, стариков хоронили в самом низу, у подножья, – им уж незачем смотреть на ширь тайги, на синеву небес, на бескрайность звездных просторов. А слушать пение птиц и журчание реки здесь, внизу, даже лучше, привычнее.

На сопке в основном хоронили молодых охотников, да юных красавиц.

Старая сука, видя, что хозяин лазит в завале, что он там чем-то заинтересовался, подошла и стала принюхиваться, медленно втягивая воздух широко открытыми норками, ворочая влажным носом из стороны в сторону. Кобель так и сидел на месте, опустив голову и переминаясь передними лапами.