Буквально рухнув на верхнюю ступень крыльца, я привалилась к столбику перилл и принялась уныло рассматривать смятые ладони. На подушечках красовались смачные набухшие мозоли, и это я еще тряпочки подкладывала, чтобы не намять, да и сама по себе кожа у Хлои была грубая от постоянной работы.

Эдак я развалюсь еще до того светлого момента, как все отмоется.

Но делать нечего. Еще немного посидев, я вздохнула, наигранно бодро хлопнула себя по коленям и поднялась.

Сиди, не сиди, а дела никуда не денутся.

Отыскав в чулане старый, погрызенный мышами веник, я принялась сметать самую большую пыль. Сняла паутину с люстры и стен, выгребла грязь из углов. В итоге получилась такая огромная куча, что даже не влезла на внушительный совок. И это только одна комната! А сколько их еще в доме?

Не желая перескакивать с задачи на задачу, я продолжила и дальше махать веником, поднимая облака пыли. Пришлось даже соорудить себе маску, чтобы было легче дышать.

Ушло несколько часов, прежде чем я собрала основную грязь. Но прежде, чем приниматься за мытье, я намочила веник в одном из ведер и хорошенько прошлась еще раз по всему полу. И еще.

Результат меня удовлетворил только после того, как под ботинками перестала хрустеть земля.

Тогда я набрала в кладовке подходящих тряпок, старыми ржавыми ножницы, обнаруженными в одном из ящиков кухонного шкафа, обрезала края, чтобы не тянулись нитки, и приступила к мытью. Никакой щетки я не нашла, поэтому пришлось все делать вручную, согнувшись в три погибели над полом. Елозила тряпкой по грубым доскам, располаскивала в холодной воде, отжимала и дальше.

Вскоре руки мои покраснели и отказались слушаться. Было холодно, мозоли полопались, кожу щипало, но я продолжала мыть вплоть до тех пор, пока не закончилась чистая вода.

А закончилась она очень быстро! Мне даже не хватило на то, чтобы отмыть половину трапезного зала. Нужно было снова идти к колодцу с ведрами, и от одной мысли об этом у меня начала болеть перетруженная поясница. Хотелось сесть прямо на сырой, недомытый пол и разреветься от усталости.

Как оказывается здорово было в прежнем мире: пылесосом прошелся, в ванной тряпку намочил – и чистота. А тут, что ни шаг, то сплошное преодоление.

Еще немного попричитав, я все-таки отправилась за водой, но сил хватило только на одно ведро, которое и то не смогла нормально донести, споткнувшись на крыльце и разлив половину содержимого.

– Ну что-ты будешь делать, – в сердцах с треском поставила полупустое ведро на верхнюю ступень, – немощь чахлая.

Чтобы пролитая вода не пропадала зря, я принесла тряпку и помыла крыльцо. А остатки пустила на окна. Вернее, на окно. Одно.

На этом все. Запал окончательно иссяк. Силы кончились.

На город опустились сумерки, а я сидела, вытянув перед собой натруженные, гудящие ноги, угрюмо жевала яблоко, запивая его колодезной студеной водой, и смотрела, как в заведении напротив бойко отдыхали гости. Из окон лился яркий свет, неслась залихватская музыка и громкий смех.

Было завидно, обидно и невольно опускались руки.

О какой изюминке могла идти речь, если я пока даже один зал не смогла нормально отмыть?

Я понимала, что времени на восстановление уйдет предостаточно, но надо было на что-то жить здесь и сейчас. На завтра у меня остался небольшой кусок мяса и вода. А, что потом? Еще Калебу была должна за булки …

Кажется, прежде чем продолжать уборочные работы, придется все-таки наведаться на рынок и попытаться найти хотя бы разовую подработку.

Проведя еще одну ночь в запущенном, мрачно поскрипывающем здании, я проснулась, едва солнце позолотило крыши соседних домов. Умылась и перед стареньким, тронутым по краям чернотой зеркалом кое-как привела себя в порядок. Разобрала пальцами волосы, заплела их в косу, поправила платье, похлопала себя по щекам, чтобы прибавить румянца, но, взглянув на себя, приуныла.