– Дура, – сказал он и выстрелил.

Выстрел оглушил. Я не чувствовала боли, но на мгновение мне вдруг показалось, что я умерла. Я обрадовалась – сейчас к Даньке, к маме. Тишина, наступившая после выстрела, была плотной, материальной, хоть ножом режь. Руку обожгло. Я посмотрела вниз – надо же, кровь капает.

– Идиот. Ты в меня попал.

Загорелся, зажигаясь во всю свою многокиловаттную мощь, свет. Я села на ближайший стул. Посмотрела на руку – чуть содрана кожа. Саша белее полотна, того и гляди пистолет выронит. 

– Чего смотришь? Аптечку давай. 

– Сама иди.

Он показал мне пистолетом, чтобы я отходила от двери. Похоже, его паранойя была даже жестче моей. Я пожала плечами, встала и пошла в кухню.  Включила свет, посмотрела на руку. Только чуть содрана кожа, хотя кровищи натекло будь здоров. Пришёл Саша, наверняка заперев сначала все двери. Принёс аптечку. Залил рану перекисью, она обожгла, хотя не должна была. Запузырилась, закапала на пол. Затем перетянул рану бинтами, да так, словно мне, по меньшей мере, руку оторвало. 

– Отпустил бы ты меня. 

– Не могу. Иди в кабинет.

Этой ночью уснуть не получилось. Ссадина на руке ныла, не давая сосредоточиться ни на чем. Я подумала – ещё один шрам в мою копилку, ещё одно клеймо. Рассвет занимался медленно, нехотя. Солнце никак не могло пробиться сквозь плотную пелену туч. Я прихлебывала адское пойло – в бокал плеснула половину своей умиротворяющей водички и долила виски. Вкус был ужасным, прогретым к тому же до комнатной температуры. Но мне хотелось выключиться, надоело. Тем более Сашу я больше не боялась. Ничего хорошего от него не жду, но и ничего хуже того, что он уже сделал, тоже. Фантазия его, к моему счастью, весьма скудна. Вырубилась я тогда, когда утро вступило в полную силу.

Уснула сидя, как смотрела в окно, так и отключилась. Спина болела страшно, чуть тошнило, в голове муть. Лучше бы сдохла, честное слово. Надо мной стоял Саша, смотрел сверху вниз.

– Спасибо за таблетки, – прохрипела я, прочистив горло. – Будь добр, увеличь дозу.

Встала, покачиваясь, прошла по привычному маршруту до ванной. Душ не взбодрил. Зато, когда вышла, пошла на запах уже готового кофе. Чашка ждала меня на столе и даже яичница с крупно порубленной в неё сосиской. Я подцепила самый маленький кусок, с трудом проглотила, чувствуя, как подкатывает к горлу тошнота. Запила слишком крепким кофе. В таком кофе наверняка гвозди растворять можно, но мне грех жаловаться. 

– Расскажи, – попросил Саша, дождавшись, когда я волью в себя убийственный кофе.

– Зачем?

– Мне просто интересно.

Я с тоской посмотрела в свою чашку. Только чуть заметная муть кофейного осадка. Я бы лучше ещё ведро этого пойла выпила, чем по душам беседовать. Потом – на Сашу. Сидит, на столе рядом пистолет лежит. Я не выдержала и рассмеялась. В последние дни смеюсь в разы больше, чем за все последние годы. Воистину, то ли время лечит, то ли абсурдность жизни. Саша насупился, ему не нравился мой смех. Пусть подавится им.

– Вот если бы ты обещал меня пристрелить, я была бы сговорчивей.

– Я тебя пристрелю, – сказал Саша и даже улыбнуться забыл.

– Давай вопрос за вопрос.  Где твой отец?

Я смотрела на Сашу, он – на меня. Я молчала и ждала, чего молчал он, непонятно. Часы тикают навязчиво, в раковине снова гора посуды, на столешницах пыль. Если ничего не изменится, то вскоре пылью покроемся и мы. И сдохнем, и никто про нас не вспомнит. Про меня-то уж точно, а у Саши наверняка до такого добра наследники найдутся.

– Он на кладбище, – наконец услышала я ответ. Холодный, равнодушный голос. – Похороны были на днях.