— Хорошо, хоть из окна не решилась выпрыгнуть, — усмехнулась я, следуя за пронесшейся к дверям Лелей.
Котята подхватили пожитки, сваленные в углу, и подорвались следом.
Мрачный мужик за рулем джипа несся так, что котята повизгивали от ужаса на заднем сидении. Леля там же, на чем свет стоит, костерила кого-то по телефону. Я же, запихнутая подругой на переднее сидение, пыталась улыбаться в ответ на очень уж недвусмысленные взгляды водителя.
Так что все с облегчением вздохнули, когда оказались на месте: котята, что остались живы, я — что мужик наступил на горло песне и не увез нас куда-нибудь на хату, а Леля — что не опоздали. Водитель же грустно окинул нас взглядом, пробурчал что-то неразборчивое и, смущенно сунув мне в руки визитку, умчался в ночь.
Вздохнув, я перевсучила бумажку Леле и, накинув чехол с платьем на плечо, направилась к черному входу дорогого ресторана. Подруга аккуратно сложила визитку в специальный альбомчик: она каким-то образом умудрялась брать в оборот моих поклонников, не вмешивая меня саму в это дело. Оно и к лучшему, а то я бы эти визитки компостировала прямо зубами самих назойливых поклонников.
Конечно же, можно было и не торопиться: выход задерживали, и мы уже полчаса плевали в и так уже грязный потолок коридорчика, ведущего к кухне. Оттуда доносились дразнящие ароматы, девочки-официантки уже не раз пытались запихать в нас какую-нибудь вредную вкусность, но мы мужественно терпели: плясать с набитым животом все равно, что прыгать с парашютом, прихватив пару гирь. Мало того, что опасно. Так еще и неудобно: руки заняты, кольцо-то чем дергать?
Наконец в дверь влетела как всегда взъерошенная Леля:
— Ну, все. Котята, наизготовку! — скороговоркой выпалила она и унеслась обратно: надо проконтролировать, чтобы ди-джей, явно не отказывающий добрым официанткам, поставил именно ту музыку, которая требовалась.
Кати одновременно затряслись: дуэт у девочек был такой слаженный, они даже боялись одинаково! Скинув серые халатики, девчонки показались мне в костюмах. Я присвистнула:
— Эротичненько!
— И готичненько, — мрачно подтвердили Кати хором.
Черные сетчатые колготки обтягивали стройные ножки. Самое сокровенное прикрывали тонюсенькие серебристые стринги. Черные фраки с серебристыми манишками делали котят неуловимо похожими на пингвинчиков, тощеньких таких пингвинчиков. Черные цилиндры на головах и серебристые трости завершали наряд. Раздались первые звуки песни под ритмы твиста:
— Пошли, — как всегда слаженно кивнули котята и, широко заулыбавшись, выскочили на сцену.
Не имея возможности насладиться выступлением подружек, я приплясывала в черном плаще в коридорчике, провоцируя молоденьких поварят, которые с любопытством выглядывали из кухни. Музыка закончилась, и в дверь ворвались разгоряченные Кати под гром оваций.
— Ура, — вскрикнула первая, кружа меня в танце. — Не налажали!
— Ура, — порадовалась я за девочек. — А теперь отпусти, сейчас мне выступать.
Я скинула плащ — пацаны, выглядывающие из-за угла, восхищенно присвистнули — и передала Кате. Танец мой начинался с темноты и тишины, так что, услышав, что в зале стихло, вышла на сцену. Раздались первые, уже раздирающие сердечко, звуки до боли знакомой музыки. Я подняла руки, воспроизводя ими первую вспышку огня.
Медленное вступление: движения лились в такт печали, диктуемой песней. Пламя все больше разгорается, и вот затишье, лишь обозначающее место взрыва. Бамбуковые палочки нырнули в мои ладони: припев. Я взметнула вверх руки, раскрывая кроваво-красные парчовые крылья: привычное «ах!» раздалось из зала. Я все быстрее раскручивалась, меняя положение крыльев, выписывая ими замысловатые фигуры, зная, насколько эффектно все это смотрится со стороны.