— А чувствую себя именно так.

— Ну, пока ты ещё не готова. Через три-четыре месяца тебе разрешат выезжать в город, когда захочешь. Разумеется, с водителем. Кто-то из наших всё равно будет тебя сопровождать. Ради твоей же безопасности. Сейчас уже можешь ходить везде, где хочешь. Даже двери можешь открывать, я разрешаю. Но если нарвёшься на стрёмного Дерека или на моего кузена, я умываю руки.

— И всё-таки я не могу уйти отсюда насовсем.

— Ты сама согласилась на это. Два года, Нора. Потом ты сможешь выбрать: остаться или уйти.

— Ты сказала: «Ради моей же безопасности». Разве мне что-то угрожает?

— О тебе уже знают другие семьи. Не все из них дружелюбно к нам относятся. Некоторым не нравится, что Эдриан приютил чужачку. Они боятся, что ты сдашь всех с потрохами.

— Я никому не скажу. И я ни черта не понимаю в этом! Знаешь, я всегда любила смотреть фильмы и читать книги о спецагентах, киллерах и мафиози. Но в жизни всё не так. Даже Эдриан временами кажется нормальным, но потом я вспоминаю, что он убил моего брата и каким бешеным он может быть.

— А чего ты ожидала? Что всё будет по сценарию? Разве в фильмах о врачах, пожарных или космонавтах всё точь-в-точь как жизни? Фильмы снимают так, чтобы картинка была красивой и заставляла смотреть на экран не отрываясь. Она может быть пугающей, но при этом всё равно цеплять. В жизни всё гораздо прозаичнее. Если это смерть, то она отвратительна. Если вспарывают живот, то вываливаются кишки и вонь стоит ужасная. Если это деньги, то они пропитаны кровью. Если ты в космосе, то тебе страшно. Если ты заходишь в горящее здание, то можешь и не выйти. Если ты горишь заживо, то это агония, адская боль. Если ты съешь что-то не то, то можешь навалять кучу дерьма прямо в штаны. И это — всё это — некрасиво. Зачастую просто уродливо. Временами не хочется видеть то, что тебя окружает. Но такова жизнь, Нора. Привыкай. Я объясню тебе законы нашего мира. На днях к тренировкам с Дереком добавятся уроки со мной, а сейчас нам пора идти.

Эльза допивает шампанское и поднимается из-за стола. Альберто уже ждёт нас у машины. На этот раз мне не завязывают глаза, и я наслаждаюсь красивыми видами из окна автомобиля. Осень окрасила деревья в яркие краски.

Постепенно загородный пейзаж сменяется городскими массивами, и вскоре мы подъезжаем к клинике. Здание всем своим видом говорит о том, что здесь не место обычным людям. Эльза провожает меня к палате и сообщает, что у меня полчаса, а потом она ждёт меня в машине. Киваю и захожу в палату.

Папа, кажется, дремлет. Я подхожу, сажусь в кресло. Хочу взять папу за руку, но боюсь разбудить. Выглядит он хорошо, ему здесь и правда лучше. Отдельная палата, современное оборудование. Я снова чувствую наворачивающиеся слёзы. Он — всё, что у меня осталось. Папа открывает глаза и поворачивает голову.

— Норабелль, — он улыбается. — Дочка, ты пришла.

— Да, папа, я здесь, — беру его за руку.

— Норабелль! — Его глаза слегка расширяются. — Что с лицом? Что случилось?

— Ох, — хмурюсь, судорожно пытаясь придумать правдоподобную ложь. — Я растяпа, пап. Торопилась на работу, споткнулась на лестнице и ударилась о перила. Смешно, да?

— Тебе больно, Норабелль?

— Ничего, уже проходит. Не волнуйся, пап.

— Ты, наверное, теперь ещё больше работаешь, раз я нахожусь в такой роскоши, — он вздыхает.

— Я обещаю чаще тебя навещать, я постараюсь.

— Ничего, дочка. Приходи, когда сможешь. Обо мне хорошо заботятся, не переживай за своего старика.

— Па… тебе лучше?

— Да, Норабелль, намного. Еда здесь отличная, лекарства и терапия помогают. И медсестра у меня душка.