Примерно через полчаса самобичеваний рыдания сходят на нет. Заставив себя успокоиться, выхожу наружу и под пристальные взгляды посетителей умываюсь водой, жду, когда с лица сойдёт краснота, и выхожу наружу. Плевать на опухшие глаза, иду напролом сквозь танцующих к Шону.
— Что случилось? — сразу заметив моё состояние, моментально спрашивает начальник.
— Кажется, я отравилась, ужасно себя чувствую, можешь кого-нибудь вместо меня поставить на тех гостей из Випки? — смотрю, как кот из «Шрэка» сложив руки в умоляющем жесте.
— Хорошо, видок у тебя и правда ужасный, как будто кувыркалась с кем-то. Работать внизу сможешь? — скептически оглядывает с головы до ног. Мои щёки заливает румянцем, практически это со мной и произошло… не по собственной воле…
— Да, наверное, да…
— Ещё пару часов отработаешь и свободна на сегодня, оплату получишь полноценную, — сжалившись, с сочувствием проводит по моему плечу. Несмотря на напускную строгость, Шон классный мужик, весь коллектив его обожает за человечность и подобные снисхождения, когда это действительно требуется.
— Прости, что подвела. Ты лучший Шони, люблю, — оставляю поцелуй губами в воздухе, получаю в ответ такой же и ухожу дорабатывать оставшиеся несколько часов. Осмысливать произошедшее и строить дальнейшие планы буду дома, оставшись наедине, сейчас у меня пока что шок и полное отрицание произошедшего…
6. Глава 5
Последующие часы работы постоянно оглядываюсь на верхние этажи с мыслью, что сейчас Князев придёт закончить начатое, но мои страхи напрасны, он не объявляется. Когда часы показывают три часа ночи, переодеваюсь и сообщаю Бетти, что ухожу. Грех не воспользоваться такой возможностью, когда добровольно отпускают, ещё и оплачивают.
Выйдя на улицу через запасной выход для персонала, мгновенно чувствую холод. Ночной воздух поздней осени заставляет тело дрожать; запахнув пальто посильнее, складываю руки на груди и вжав шею в плечи, бреду в сторону дома. Хорошо, что мы живём с Бетти совсем близко к клубу, пешком минут семь — восемь. Хотя в такую погоду, это может показаться вечностью.
Странное предчувствие, что за мной кто-то наблюдает, начинает сосать под ложечкой, затравленно озираюсь по сторонам, но вокруг ни души, от этого становится плюс ко всему жутко. Ускоряю шаг, звук каблуков сапог об асфальт отдаётся в воздухе. Решаю не срезать путь, а поворачиваю на оживлённую улицу, где всегда кипит жизнь и снуют люди в любое время суток. Лучше я минут на пятнадцать дольше буду добираться до дома, чем поседею от страха. Постепенно меня начинает отпускать, тело расслабляется, а от ускоренного шага слегка согреваюсь.
Проходя мимо витрин закрытых магазинов, невольно подмечаю, что, пожалуй, только в Нью-Йорке каждый праздник ощущается так по-особенному. Совсем скоро Хэллоуин и весь город постепенно традиционно украшается. Появляются тыквы со всевозможными рожицами, скелеты и светлая искусственная паутина. Хоть мы дома никогда и не отмечали его, в этом году, пожалуй, присоединюсь к массовым гуляниям, чтобы вовсю прочувствовать местный колорит. Но больше всего с замиранием сердца жду Рождество, чтобы своими глазами воочию увидеть город в этот праздник. Новый Год всегда был любимым для меня временем волшебства, тепла и уюта, но в Нью-Йорке я чувствую, что всё будет фантастическим вдвойне.
Оживлённая улица заканчивается, поворачиваю на соседнюю, где людей нет, но по крайней мере горят фонари. До дома остаётся пару минут, облегчённо выдыхаю и начинаю рыться в сумке в поисках ключей. Надо же, накрутила себя, каждого шороха теперь боюсь. Однако страхи оказались не беспочвенны, прямо передо мной тормозит чёрная машина, заставляя поднять голову, вижу, что она преграждает дальнейший путь. Отшатываюсь, даже не пытаясь разглядеть, кто за рулём и, разворачиваясь, бегу в противоположную сторону, но преследователь не намерен так легко сдаваться, машина с рёвом поворачивает и несётся следом. Волосы больно хлещут по лицу, закрывают глаза, но я мотаю головой, чтобы отбросить их, пальто расстегнулось, ледяной ветер пронизывает оголённые участки кожи до костей, заставляя дрожать то ли от холода, то ли от адреналина, то ли от дикого, первобытного чувства страха.