Тут в наш разговор вмешался Яков Лазаревич – ему показалось, что в обществе столь низкорослых экземпляров, как мы с Бородицкой, невежливо воспевать длинноногих дам, поэтому он сказал:

– Ерунда! В женщине главное… ум.

Коваль искренне рассмеялся.

– Да-да, – настаивал Аким. – И вообще, один мужчина может любить нескольких женщин.

– Скольких, Яков? – посерьезнел Юра. – Говори, скольких? Трех?

– У нас в молодежной редакции радио, – говорила Люся, – был начальник. Он нас собрал, отчитал и в заключение произнес, кипя от возмущения: «Все это способствует разврату и призерватуции!»

Леня сгорел на пляже, спина чешется, он мажется кефиром:

– Посмотри, у меня там не крылья растут? Или плавник?..

В электричке:

– …У него клубника разговаривала и так хорошо выговаривала букву «Р»!..

– С какой стати вы говорите мне «ты»?

– Да тут некого называть на «вы». Тут на «ты»-то некого называть!..

– А что это – вот, я слышал, говорят – «крайняя плоть», «крайняя плоть»?..

– Это пятка, – ответил кто-то со знанием дела.

Художник Узбяков, разведясь с женой и не желая больше встречаться с нею, бросал алименты в форточку – они жили на первом этаже.

Вдруг ему приходит повестка в суд.

– Что такое? – он спрашивает. – Я несколько лет бросал деньги в форточку.

Оказывается, его семья давным-давно переехала на другую квартиру.

– Когда ты умрешь, – сказал мне Седов, – я никому не позволю плакать. А на твоей могильной плите напишу: «Ура, ура, умерла с утра!» А если я умру первым, то ты на моей напиши: «Ура, ура, умер вчера!»

Потом звонит и говорит:

– Знаешь, я передумал. Все-таки это не очень – «Ура-ура, умер вчера». Я сочинил себе новую эпитафию: «Всем спасибо».

Потом опять звонит:

– Слушай, не надо «Всем спасибо!». Напишешь так: «Чего тянуть-то?!»

Семь пятниц на неделе!

Рассказала Юрию Ковалю, что пишу историю о том, как в московском дворе на Петровско-Разумовской загорелось дерево. Я давай собирать народ из окрестных пятиэтажек, это был сущий театр абсурда, и что наконец приехала пожарная машина, но у них не оказалось воды. И тогда, говорю я, пожарники спустили штаны и стали гасить огонь старым добрым испытанным способом.

– Вряд ли, – усомнился Коваль, – пожарные столь малыми средствами могли загасить пылающий… платан.

В парке две женщины проходят мимо меня, одна – другой:

– …Ругались, дрались, обзывались – жизнь была! Как только она умерла – через полгода его не стало. Что ж такое? Вообще никуда не годится!..

Седов:

– Мы с тобой две вещи не доделали в жизни – недореализовались в кино и недосамореализовались!

Однажды Яша Аким, Алеша Леонтьев, Монин и я, – рассказывает Виктор Чижиков, – сидели в ЦДЛ. Видим – Константин Симонов. Яша его подозвал, они были знакомы:

– Посидите с нами?

А он вдруг и заявляет:

– Я вообще не склонен ни с кем – ни выпить, ни посидеть. Потому что обычно меня приглашают, когда люди ограничены в средствах.

Тут Женя Монин, который как раз получил на «Диафильме» кучу денег, вынимает их из кармана, кладет на стол и говорит:

– Сегодня не тот случай.

…И сгладил и отбрил! – резюмировал Чижиков.

Тишков не пошел в мастерскую, мучается дома с монтажом своего видео на компьютере, никак программы не может освоить, звук соединить с изображением.

Мы у него спрашиваем:

– Лень, а ты чисто русский?

– ЧИСТО! Зря вы задаете такие вопросы! Молчали бы, полукровки! Что ж я не понимаю, как закачать звук в компьютер? Наверное, потому что русский! Усложнили нам жизнь своими изобретениями, евреи!..

Тетя Нюра в деревне жалуется на соседку: