Мужчина стоит в глубине и смотрит в темноту сада. Передо мной квадратный стол с центральным шпилем, уходящим в потолок. По кругу несколько табуреток. Я подхожу ближе и падаю на одну из них. Дыхание так затруднено, что у меня нет сил думать о чем-то другом, кроме как о воздухе.

– Значит, Медди, – начинает Марк.

Меня корчит от этой погремухи, но я терплю. У меня просто нет выбора. Я боли не боюсь, но калекой остаться не хочу. Все еще мечтаю танцевать.

Какая наивность. Прыскаю смешком – какая нелепая мысль.

– Забирай все, что тебе нужно. Я ведь сказала, что ничего не скрываю. Зачем ты меня мучаешь?

– Ты может и не скрываешь, но твоя голова…

Вольный поворачивается ко мне лицом и, сложив руки на груди, садится на перила. Терзает меня долгим взглядом. Не выдержав, опускаю глаза.

Он думает, что ему удалось меня сломать. Ну, и пусть. Я – хорошая актриса и ради того, чтобы спастись – на все пойду.

– Медди-Медди-Медди-Медди, – внезапно со злобной улыбкой повторяет Марк.

Меня ошарашивает мысль, что он не просто так выбрал именно эту кличку. Он не просто так цеплял меня ею все время.

– О, да! Ты вспомнила. Да?

– Ублюдок, – говорю сквозь зубы, опуская голову, чтобы не видеть его ликования.

Вольный приподнимается, слышу шорох одежды и стук каблуков.

– Но вот в чем дело, – один шаг ко мне. – Те воспоминания, которые доступны – мне не нужны, – еще шаг: подходит совсем близко.

Вижу его туфли, кажется, в них отражается мое испуганное лицо.

– Я не понимаю…

– Ме-е-дди-и-и… Сладко звучит, – говорит Марк и тянется рукой к моему лицу. Я невольно отворачиваюсь. Он отходит в сторону и садится по другую сторону стола.

Продолжает свою игру:

– Как липовый мед, медовая булочка, сладкая… Помнишь, кто тебя так называл?

Я не стану отвечать. Это слишком. Уже перебор и ярость скоро польется через край.

– Что? Стыдно признаться, что тебе понравилось? Понравилось, когда он терзал тебя силой?

Начинает колотить. Непроизвольно, бесконтрольно. Я несколько месяцев боролась с этими чувствами и сейчас, в ослабленном состоянии – они всплыли, как будто внутри меня взорвалась капсула с ядом.

Марк продолжает сыпать едкими речами, а у меня мир плывет кругами. Вольный знает куда бить: режет по-живому.

– Куда он тебя целовал? – знает же ответ и все равно спрашивает, будто пытается вывести из себя.

Молчу, сцепив зубы до боли в челюсти.

Марк тянет руку через стол и, захватывая волосы, тянет меня к себе. Чувствую, как он подтягивает носком туфли стул и теперь ребро стола упирается в грудь.

Вольный ведет пальцем за ухом и останавливается на мочке.

– Здесь…

Затем прокладывает дорожку по шее и застывает в яремной впадине.

– И здесь…

– Мразь, – шепчу я, одергиваясь. Пытаюсь отодвинуться.

Воздух накаливается и застывает на миг. Затем стол отлетает в сторону с оглушительным треском. Я зажимаю голову руками и съеживаюсь.

– Ты больно дерзкая, милая, – Вольный не подходит, не хватает и не бьет меня. Это удивляет. Ожидаю урагана, который, наконец, покончит с этим мучением.

Я расправляю осторожно плечи, глядя с опаской на «мужа» и на обломки стола. Над головой зависает деревянный обрубок центральной балки и качается, как маятник. Туда. Сюда. Пыль оседает медленно и щекочет нос.

– Да ладно, признайся, ты ведь вспоминала ту ночь не раз. Эти мысли тебя будоражат и возбуждают. Я ведь знаю все о чем ты думаешь. Даже то, что, не смотря на мою жестокость, ты хочешь меня. И ничего не можешь с собой поделать.

– Ты больной, – голос срывается на сип. Сглатываю горечь.

– Ну, почему же? Я ведь не бегу на помощь к своему насильнику? Ха! Даже звучит смешно.