– А что, девчонок в этом городе нет? – спросил он почти горестно. – Неужели нет в этом городе девушек, танцев каких-нибудь? Мы приезжие, – сказал он, – неужели вы нам не поможете?

– Танцплощадка на берегу закрыта до Дня труда[2], – холодно произнесла Микки.

– А что – других нет?

– Сегодня вечер в Уилсоновской школе, – сказала Микки.

– Это как в старые времена? Нет-нет, ни за что не пойду. «Две шаги налево, две шаги направо» и прочее, как же, помню, в подвале церкви это было. Ага, «шаг вперед и поворот», ни за какие коврижки! – рассердился Джордж. – Ну, ты этого не помнишь, – сказал он мне, – молод еще.

Я тогда только закончил школу, а Джордж уже три года работал в отделе мужской обуви в Центральном универмаге – серьезная разница. Но в городе наши дорожки не пересекались. Теперь мы держались вместе потому, что неожиданно повстречались в незнакомом городе, и потому, что у меня было немного деньжат, а Джордж оказался на мели. И еще у меня была отцовская машина, а Джордж как раз переживал очередной «бесколесный» период, а в такие времена он всегда становился малость обидчивым и недовольным. Но ему пришлось чуть подправить эту неприятную для него реальность. Я чувствовал, что он фабрикует достаточное количество дружелюбия, строя из себя старого закадычного приятеля, а меня рядит в одежки «старины Дика», славного парня, своего в доску, – что, впрочем, не имело никакого значения, хотя, глядя на его нежно-поросячью блондинистую смазливость, наготу розового рта и нежданные гневливые складки, которыми частая озадаченность уже начала покрывать его чело, я сомневался, что смогу вообразить «старину Джорджа».

Я приехал на Озеро, чтобы забрать маму домой из женского пансионата, где ей обеспечили фруктовые соки и творог для похудения, утренние купания в Озере и некоторое количество религии, поскольку при пансионате имелась и своя часовенка. Моя тетка – мама Джорджа – тоже как раз отдыхала там, и Джордж приехал где-то через час после меня, но не забрать свою маму домой, а взять у нее денег. С отцом у него были нелады, а в обувном отделе он зарабатывал не так уж много, так что очень часто сидел без гроша. Его мать сказала, что даст ему взаймы, если он останется до завтра и посетит вместе с ней службу в церкви. Джордж согласился. А потом мы с Джорджем проехали с милю вдоль Озера до этого вот городишка, в котором никто из нас до сих пор не бывал, но Джордж утверждал, что тут полно бутлегеров и девочек.

Это был город с широкими, не знавшими асфальта песчаными улицами и голыми дворами. Только такие выносливые создания, как желтые и красные настурции да кусты сирени с побуревшими скрученными листьями, отваживались расти из этой потрескавшейся почвы. Дома располагались на расстоянии друг от друга, при каждом имелись своя водяная колонка, сарай и скрытый от посторонних глаз задний дворик. Большинство домов были деревянными, выкрашенными в зеленый, серый или желтый цвет. Здесь росли в основном ивы да тополя с тонкими, посеревшими от пыли листьями. На главной улице деревьев не было, но зато были пространства с высокой травой и цветущим чертополохом – пустыри между магазинами. Здание мэрии оказалось на удивление внушительным, с большим колоколом на башне. Ее краснокирпичные стены ярко выделялись на фоне бледных деревянных строений вокруг. Вывеска рядом со входом в башню гласила, что это мемориал памяти погибшим в Первой мировой войне. Мы попили воды из фонтанчика напротив.

Пока мы слонялись туда-сюда по главной улице, Джордж все возмущался: