– Да, – сказала Перси, открывая фляжку и делая глоток. – Кто такой этот Линкольн Райм, черт побери?

– Вы сами это сшили? Правда?

– Сама, – подтвердила женщина и провела рукой по джинсовому жилету с вышивкой.

Как и надетая на ней клетчатая юбка, жилет был чуть великоват, что должно было отвлечь внимание от чересчур пышной фигуры. Вышивка напомнила Стивену кольца на теле червя. Ощутив приступ тошноты, он поежился.

Но, сделав над собой усилие, тотчас же улыбнулся:

– Восхитительно!

Вытерев с пола чай, Стивен вежливо извинился, как истинный джентльмен, какого иногда умел строить из себя его отчим.

Он спросил у женщины разрешения подсесть к ней за столик.

– Мм… пожалуйста, – ответила она, поспешно убирая «Вог» в холщовую сумку, словно это была порнография.

– Да, кстати, – сказал Стивен. – Меня зовут Сэм Левин. – При упоминании фамилии глаза женщины блеснули, она, видно, тут же оценила арийские черты его лица. – Все зовут меня Сэмми, – добавил он. – Для мамы я Сэмюэль, но только если плохо себя веду.

– Я буду называть вас «друг», – объявила женщина. – Меня зовут Шейла Горовиц.

Стивен уставился в окно, чтобы не пожимать ее влажную руку, оканчивающуюся пятью белыми жирными червями.

– Рад с вами познакомиться, – сказал он, отпивая отвратительный на вкус чай из нового стаканчика.

Шейла, заметив грязь под своими давно не стриженными ногтями, попыталась незаметно от нее избавиться.

– Шитье так успокаивает, – сказала она. – Машинка у меня старая – «Зингер». Такая черная, досталась мне от бабушки.

Шейла попыталась пригладить свои короткие сальные волосы, запоздало жалея о том, что сегодня их не помыла.

– Сейчас, по-моему, никто больше сам не шьет, – сказал Стивен. – Вот когда я еще учился в колледже, моя знакомая девушка шила. Носила почти все вещи собственной работы. Мне очень нравилось.

– Гм, в Нью-Йорке сейчас никто сам не шьет, – презрительно усмехнулась Шейла. – Абсолютно никто.

– Моя мать шила часами, – произнес Стивен. – Каждый стежок должен быть просто идеальным. С точностью до одной тридцать второй дюйма. – (Это было правдой.) – У меня до сих пор сохранились вещи ее работы. Глупо, но я храню их просто потому, что их сшила мать. – (А это уже не соответствовало действительности.)

Стивен до сих пор слышал стрекот «Зингера», доносившийся из крохотной душной комнаты матери. Днем и ночью. Все стежки должны быть идеальными. С точностью до одной тридцать второй дюйма. Почему? Потому что это очень важно. Вот сантиметр, вот выкройка, вот мел…

– Большинство мужчин… – ударение на втором слове раскрывало многое относительно личной жизни Шейлы Горовиц, – ничего не смыслят в шитье. От девушек им нужно только, чтобы те занимались спортом и разбирались в кинофильмах. Конечно, и без этого тоже нельзя, – поспешно добавила она. – Я катаюсь на лыжах. Хотя до вас, наверное, мне как до звезд. И в кино я люблю ходить. Только не на что попало.

– О, я не умею кататься на лыжах, – заверил ее Стивен. – Вообще я не очень дружен со спортом.

Выглянув на улицу, он увидел полицейских. Повсюду. Заглядывающих во все машины. Ползающие синие черви…

«Сэр, я не понимаю, чем вызваны такие активные действия».

«Солдат, понимать – это не твоя задача. Твоя задача – проникать, оценивать, выявлять, изолировать и уничтожать. Никаких других задач у тебя нет».

– Простите? – спросил Стивен, прослушав слова Шейлы.

– Я говорила, что не верю вам. Да мне надо несколько месяцев заниматься, чтобы прийти в такую форму, как у вас. Я собираюсь записаться в спортивный клуб. Уже выбрала в какой. Правда, у меня спина побаливает, но я все равно запишусь.