Без сомнения, Фрэнсис Разорбак обнаружил нечто очень важное, так как, прямо перед тем как повеситься, бросил свою книгу в огонь. Когда Рауль нашел тело отца, обугленные листы еще летали в каминной трубе. Уцелело лишь около сотни страниц, где говорилось об античной мифологии и культе мертвых.

Рауль ни на минуту не переставал обо всем этом думать. Что же такое важное раскопал его отец? Что вообще собирался он отыскать в смерти?

В день похорон Рауль не плакал. Но ему никто не делал замечаний. Ни малейшего упрека. Слышно было только: «Бедняжка так потрясен самоубийством отца, что даже плакать не может». Если бы я знал это раньше, то не усердствовал бы так с телячьими мозгами и вареным шпинатом.

Едва отца похоронили, как отношение матери к Раулю полностью переменилось. Она исполняла все его капризы. Покупала любые игрушки, книги и газеты, какие он только требовал. Он был полным хозяином своего времени. Моя мать убеждала меня, что Рауль просто-напросто избалованный мальчишка, потому что, во-первых, он единственный ребенок в семье, а во-вторых, остался без отца. Я бы и сам хотел стать избалованным мальчишкой, даже если для этого пришлось бы пожертвовать семьей.

Мне вообще ничего не разрешали.

– Ты что, все еще водишься с этим Разорбаком? – как-то спросил отец, раскуривая очередную сигару, распространявшую зловоние метров на тридцать вокруг.

– Да, он мой лучший друг!

– Ну-ну, видно, что ты не умеешь друзей выбирать, – заметил отец. – Ясно же, что этот парень псих.

– Это почему?

– Не прикидывайся дурачком. Его папаша повесился. С такой наследственностью только и остается, что с катушек съехать. Да к тому же мать не работает и живет припеваючи на пенсию. Это все не то. Тебе надо нормальных людей держаться.

– Рауль нормальный, – убеждал я отца.

Тут подлый братец Конрад решил, что самое время подлить масла в огонь.

– Самоубийство – болезнь наследственная. Дети самоубийц и сами к этому склонны, вроде детей из разведенных семей, которые потом тоже сами разваливают свой брак.

Все сделали вид, что не слышали, что сказал мой братец-кретин. Эстафету приняла мать.

– Ты считаешь, это нормально – часами торчать на кладбище?

– Мам, ну послушай, это же его личное время, что хочет, то и делает. Кому он мешает?

– Ты его еще и защищаешь! Оба вы хороши! Он тебя таскает на кладбище и разглагольствует там посреди надгробий, прости Господи!

– Ну и что?

– А то, что беспокоить мертвых не к добру. Их надо оставить в покое, – встрял Конрад, всегда готовый утопить ближнего.

– Конрад – кретин! Конрад – кретин! – заорал я и врезал ему по башке.

Мы покатились по полу. Отец решил дождаться, когда братец даст мне сдачи, а уж потом стал нас разнимать. Ждал он, однако, не долго, чтобы не дать мне времени как следует отлупить Конрада.

– А ну тихо, сорванцы, не то я сам надеру вам уши. Конрад прав. Таскаться по кладбищам – не к добру.

Отец выпустил облако сигарного дыма, надсадно закашлял и добавил:

– Что, мало других мест для разговоров? Кафе, парки, спортивные клубы… Кладбища – для мертвых, а не для живых.

– Но пап…

– Мишель, ты меня уже достал. Хватит умничать, или схлопочешь.

Я только что получил пару оплеух и захныкал, чтоб избежать новой затрещины.

– Ну вот, оказывается, умеешь плакать, когда хочешь, – насмешливо заметил отец.

Конрад сиял. Мать приказала мне отправляться к себе в комнату.

Вот так я начал понимать, как устроен мир. Надо оплакивать мертвых. Слушаться родителей. Соглашаться с Конрадом. Нельзя строить из себя умника и слоняться по кладбищам. Надо выбирать нормальных друзей. Самоубийство – наследственная и, возможно, заразная болезнь.