Мы завтракаем в абсолютной тишине. Рокси отвлекается на плачущую Сашеньку, а я бурчу слова прощания и ухожу из дома. 

Дрянному настроению поддакивает погода – снег колко садится на лобовое стекло и хрустит под колесами. Паркуюсь возле перинатального центра и спешно поднимаюсь в отделение. Снимаю куртку и набрасываю халат, уверенно стучусь в палату и, наконец, слышу его – голос жены…

– Да. 

– Привет, Марина, – отвечаю, испытывая искреннюю радость за мать своего ребенка. Еще неделю назад я был уверен, что она не выкарабкается… – Как ты? 

– Слабость, Дань. Встаю и голова тут же начинается кружиться. Как вы там? Как девочка? – бесцветно спрашивает она. 

Устремляю взгляд на ее осунувшееся лицо. Сейчас наша разница в возрасте видна особенно… И пропасть между нами – такая черная и бездонная, что ощущается физически. Кажется, и Марина чувствует это – поселившееся между нами равнодушие. Она может сказать, что отвыкла без меня, а я лишь улыбнусь… Потому что не привыкал. 

– Ты… Ты какой-то другой, Дань, – шепчет она, устремляя внимательный взгляд на меня. – Отвык, наверное, без меня.

«Я ночь напролёт занимался любовью с другой женщиной. Я пропах ее запахом и в моих глазах бессовестный блеск сытого мужика. И не говори, что ты этого не замечаешь. Твоей ревности хватит, чтобы утопить город. И желания меня присвоить себе тоже…».

– Да, нам с Сашенькой непросто, – бормочу, пряча взгляд. – Мне пришлось воспользоваться услугами няни из агентства.

– Сейчас поможешь мне собрать вещи и поедем домой, – протягивает Марина, нетерпеливо поерзав на постели. Замечаю следы от уколов на ее локтевых сгибах, круги под глазами и обострившиеся морщины. Моментально поселившуюся в глазах тревогу… И на имя дочери она никак не отреагировала…

– А разве тебя выписывают? Я приехал тебя проведать. Врач убедила меня, что…

– Если ты меня не заберешь, я приеду на такси, – отрезает Марина. – Сколько еще я здесь буду лежать? Как там… девочка?

– Ее зовут Саша.

– Я услышала, Данил. Мне не нравится это имя, но… Раз уж ты так решил, придется смирится. 

Помогаю Марине сложить вещи и забираю у врача выписку. К слову, Марина еще утром изъявила доктору желание покинуть больницу. Я помогаю ей одеться, а до машины довожу на инвалидной коляске. Усаживаю на заднее сиденье, не глядя в глаза и проявляя нарочитую заботу. Мне противно от себя… Настраиваю радио и включаю печку на полную мощность. Марина молчит, устремив взгляд в окно и теребя спутанные волосы, отросшие у корней. 

– Она сейчас у нас дома? – монотонно спрашивает она. – Няня.

– Да, Марин. Ты против? Я ее уволю, не волнуйся. 

– Погоди, Данил. Я хочу на нее посмотреть, – двусмысленно протягивает она.

Вот это я встрял! Надо было спрятать Рокси хотя бы на время. Она не заслуживает ненависти Марины, что та испытывает ко всем без исключения молодым хорошеньким женщинам… 

– Марин, я хочу, чтобы ты ухаживала за дочкой сама. Пока она маленькая, ты справишься. Будете спать днем вместе или смотреть телевизор, сидя на кресле возле камина. Я лучше найму домработницу и кухарку.

– Данечка, чего ты так разволновался, родной? – фыркает она, а я узнаю привычные нотки в ее голосе. – Я в состоянии сама управиться с обслугой. 

Может, Рокси права? И мне надо сейчас обо всем рассказать жене? Марина вздыхает и жалуется на резкое головокружение, а я сникаю, решив, что повременю с разговором. Когда мы подъезжаем к дому, Марине становится совсем нехорошо: на ее висках и переносице проступают капельки болезненного пота, лицо становится землисто-серым, а тело легким, как пушинка… Не понимаю, почему врач не настоял на продолжении лечения? Повелся на ее мольбы и уговоры выписаться.