Алан догадывался, что простые талигойцы не любят своих эров, но лишь после появления Оллара стал понимать, до какой степени. Заслуженно славящийся смелостью и прямотой Повелитель Скал был почти напуган. Дошло до того, что он сожалел о данном сыну позволении оставить у себя уличного котенка. Забавный белый с черными пятнами звереныш не знал, что он пособник Леворукого, видящего кошачьими глазами и слышащего кошачьими ушами.

С тех пор как святому Торквинию открылась Истина, кошки стали почитаться нечистыми. Их пытались извести – не получалось. Рискуя жизнью, твари следовали за человеком, их убивали во множестве, но плодились они быстрей, чем умирали, становясь все изворотливей и хитрей. Потом случилась чума, и вестницей ее стали крысы, а за чумой, выкосившей хлебные провинции, пришел голод. Полчища крыс и мышей были его пособниками, и тогда Эсперадо́р[16] запретил истреблять кошек, чем те не замедлили воспользоваться.

В Талигойе отношенье к мяукающему племени было странным. На севере еще помнили сказания, в которых кошки отгоняют чудовищных крыс, грызущих стену Мира, за которой ревут Изначальные твари, жаждущие добраться до живых душ и горячей крови. В Кэналлоа, почитаемой эсператистской лишь потому, что обратить черноволосых полуморисков в истинную веру силой Святой престол не решался, к кошкам относились, как к любым домашним тварям. В Кабитэле им разрешалось жить в амбарах и погребах, однако пустивший кошку в дом рисковал угодить в пособники Леворукого.

Окделл был северянином, в его родовом замке кошки чувствовали себя вольготно, и герцог не озаботился запретить сыну играть с котятами, ему было не до того. А зря. «Истинники» орут все громче и громче. Они могут начать с кошек, а закончить…

Дорога оказалась короче неприятных мыслей. Копыта процокали по мосту, под которым бурлила темная дана́рская вода. Отделенная от остального мира двойным кольцом Старого и Нового города и широкой рекой, Цитадель жила своей жизнью, вход в нее был открыт лишь Людям Чести и их свитским. Алан спрыгнул с жеребца во дворе Обители Скал, бросил поводья слуге и поднялся к супруге.

Женевьев со своими дамами сидела у окна и вышивала, у ее ног примостился наигрывающий на лютне юноша-паж. При виде Алана женщина изящным движением отложила пяльцы и протянула руку для поцелуя. Повелитель Скал коснулся губами прохладных пальцев и повернулся к свите.

– Сударыни, оставьте нас.

Дамы поднялись и, шелестя юбками, выплыли прочь. Женевьев смотрела на мужа с легким недоумением.

– Что-то произошло? Приступ, насколько мне известно, отбит.

– Да, благодаря кэналлийцам. Эктор выказал себя полным болваном.

– Каковым и является, – со вздохом произнесла герцогиня, на сей раз полностью разделявшая мнение своего необузданного кузена. Алан невольно расхохотался, второй раз за этот необычный день.

– Несчастный Эктор, никто его не любит. Ни Шарль, ни вы, ни я, ни кэналлиец.

– Последнее немудрено, – улыбнулась женщина. – Я удивляюсь выдержке Алвы, другой на его месте Придда уже вызвал бы.

– Рамиро, – Алан и не заметил, как назвал южанина по имени, – мстит ему иначе. Не желаете узнать как?

– Желаю. – Герцогиня слегка улыбнулась.

– Он его спасает, – Окделл сделал паузу, – раз за разом и у всех на глазах.

– Рискованная игра, – покачала головой Женевьев. – Придд – опасный человек и очень злопамятный. Что с вами сегодня? Вы сами на себя не похожи.

– Кто его знает. Возможно, дело в утренней победе, а возможно, в том, что я повидал настоящую любовь. Странно, прежде Октавия Алва не казалась мне красавицей. Беременность редко красит женщину… Простите, эрэа, я сказал что-то не то.