Затем фильм сползает в область чистой пародии – и на телевидение, и на кинематограф. Начинается все с гротескных сцен кинопроб, продолжается «закадровым репортажем» со съемок самурайского экшена, куда на главную роль чудом берут неудачника Асао, а в последней трети фильма Китано наследует эстетике знаменитого трио Цукер, Цукер и Абрахамс и их предшественника Мела Брукса. Тут уже перестают действовать какие бы то ни было законы, кроме обслуживания ассоциативного мышления «насмотренного» и не обделенного чувством юмора зрителя. Хотя, с другой стороны, очевидно: найти среди зрителей комедий «целевую аудиторию» для столь эклектичного зрелища невозможно в принципе.

Комические приемы, примененные Китано в «Снял кого-нибудь?», напоминают более всего о популярной американской анимации – сериалах вроде «Том и Джерри». Гуттаперчевые люди решительно не способны пострадать от взрыва бомбы или погибнуть в авиакатастрофе, а смерть любого побочного персонажа служит исключительно поводом для смеха. Суммируя, можно сказать, что в этом фильме Китано занимается не чем иным, как демонстративным отрицанием кинематографа. То, что предстает на экране, похоже на все, что угодно: телешоу, мультик, концерт, даже на театр теней, – только не на фильм. Возможно, автор совершал на глазах публики это ритуальное творческое самоубийство в надежде, что кто-то его остановит, удержит, попросит вернуться к серьезным – но, увы, на тот момент мало кем оцененным – картинам. Однако это вопрос для психолога, а в истории культуры «Снял кого-нибудь?» остался парадоксальным экспериментом.

Любопытно было бы узнать, по какой причине Китано доверил центральную роль Минору, удовольствовавшись небольшим эпизодом. Возможно, он хотел лишний раз рискнуть, не только перенеся модель телевизионного комикования на большой экран, но и передав ее другому исполнителю, чтобы окончательно развенчать в глазах смешливой публики свою клоунскую славу. Так или иначе, эту задачу он выполнил.

Много лет спустя Китано снял картину, в которой повторил попытку интонации «Снял кого-нибудь?», вновь выставив как козырь навыки своих телевизионных шуточных игр, радикальных и трансгрессивных, неизбежно травматичных для привыкшего к «серьезному» кинематографу зрителя. Хотя «Банзай, режиссер!» и не сопровождался реальной попыткой самоубийства, для карьеры Китано фильм, в полном соответствии с его самоубийственным (недаром в нем есть сцена комически неудачного харакири), похожим на предсмертный клич, заголовком, стал своего рода суицидом. В Венеции картина была освистана, многие зрители ушли с сеанса, не досидев до конца. Забавный парадокс – в том, что чуть позже дирекция фестиваля учредила персональный режиссерский приз, названный в честь англоязычного заголовка картины, «Glory to the filmmaker».

Аляповатая, фрагментарная, агрессивно комикующая картина по ходу действия будто теряет любые попытки держать структуру, окончательно повергая зрителя в недоумение. Она начинается с серии довольно смешных автопародий: герой-неудачник – режиссер Китано, за весь фильм фактически не произносящий ни слова и потому легко заменяемый на своего двойника, куклу в человеческий рост из папье-маше, – пытается снять фильм. Но у него ничего не получается. «Сценарные заявки», показанные в виде скетчей (очень напоминающих телевизионные), проходятся по всему творчеству режиссера. Здесь и детские годы, оформленные в мягких ностальгических тонах, под лирическую музыку (мальчика зовут Масао, как в «Кикуджиро»); и жесткий триллер про якудзу в темных очках; и лирический кинороманс о слепом художнике или влюбленном шофере; и лихой самурайский боевик о синем ниндзя – явная издевка над Затойчи. Заодно, совершенно безосновательно, автор обвиняет сам себя в плагиате, попытках имитировать черно-белый кинематограф Ясудзиро Одзу и модный кайдан в духе Хидео Накаты.