– Через неделю?

Снова кивок.

– Не врешь?.. Откуда ж возьмутся броневики, если материалов нету?

– Не твоя забота!.. – пробурчал Зворыкин.

– Разве у вас не отобрали награбленное?

– Отобрали… что нашли.

– Ну, черти! – расхохотался Рузаев. – Полезай! Домой подкину.

Зворыкин шагнул к машине, распахнул дверцу и ловким движением сорвал с сиденья спящего матроса.

– Вот гнида, щиток сапожищами измазал!

Одуревший со сна матрос ринулся было на свое место, но Зворыкин отшвырнул его прочь.

– Сам поведу! – сказал он властно. – Тебе, салага, в классных машинах не ездить.

– Это почему же? – обиделся матрос.

– Таких, как ты, в бочках с дерьмом возят, – отрезал Зворыкин, бережно протер щиток и тронул с места.

Машина остановилась у дома Зворыкина.

– Зайдешь? – спросил Зворыкин Рузаева.

– В другой раз. Делов по горло.

– Ну, тогда бывай.

– Погоди. – Рузаев покопался в кармане, достал театральные билеты, протянул Зворыкину.

– Пойдешь в Большой театр. Хватит тебе зверовать, приобщайся к культуре и горизонт расширяй.

– Есть расширять горизонт! – отчеканил Зворыкин.

…Зворыкин входит в дом. Он бледен, глаза горят.

– Алешенька! – кинулись к нему мать и Саня. – Пришел, родной!

– Почему никого не было на улице? – загремел Зворыкин. – Когда не надо, все околачиваются во дворе! Когда надо, хоть бы один черт видел, как я на «Роллсе» к дому подкатил!

– Что ты, Алешенька, что ты? – лепечет Саня. – Чего ты плетешь?

– Успокойся, сынок, – вторит невестке Варвара Сергеевна. – Хочешь, я тебе щец горячих налью?

Они щупают Зворыкина руками, словно не веря, что он вернулся живым и невредимым, плачут и радостно смеются.

– Ну, хватит!.. Целый я весь, до последней гаечки, – отбивается от них Зворыкин. – Нетто Степан Рузаев даст друга в обиду?

– А он тебя сильно ругал? – спросила Варвара Сергеевна.

– Степка-то?.. – самодовольно переспросил Зворыкин. – Да он мне всю дорогу комплименты пел. У него на меня одна надежда С твоей, говорит, головой, с твоим, говорит, техническим гением да самую малость подучиться – исключительный получится специалист!

– Анжинер, значит, – поддакивает Варвара Сергеевна. Она наклоняется к сыну и принюхивается, не пахнет ли от него спиртным.

– Вы, часом, не хватили на радостях?

– Ни грамма!.. Смотри, маманя, еще директором стану!

– Станешь, станешь, Алешенька, вот попьешь сушеной малинки – и станешь директором Сань, завари.

– Да вы что, с ума посходили? – Только сейчас Зворыкин заметил маневры матери. – Или меня за психа считаете? Рузаев билетами в Большой театр премировал. Саня, наводи красоту, и вы, маманя, собирайтесь.

– В другой раз, сынок, постирушку затеяла…

Танцуют на сцене маленькие лебеди.

В ложе сидят Зворыкин, Саня и Каланча.

На сцене все продолжается танец маленьких лебедей.

– Когда же они петь-то начнут? – спрашивает Зворыкин жену.

– Они не будут петь, Алеша, – нетерпеливо отзывается Саня, захваченная происходящим на сцене.

– Видал, Алеха, – повернулся к Зворыкину Каланча, – для буржуев они пели, а для нашего брата им горла жалко…

На него шикают из публики, но Каланча не унимается:

– Ногами дрыгать – это ж каждый дурак умеет. Слушай, Алеха, может, сорвем эту бузу?

– Уймитесь вы, – говорит Саня. – Это же балет.

– Ну и что же?

– В балете только танцуют.

Зворыкин с сомнением смотрит на жену, но в данном вопросе он доверяет ее авторитету.

– Слышь, – обращается он к Каланче, – раз балет, так надо.

– Может, конечно, и балет, – горько говорит Каланча, – только сомневаюсь, чтоб они при буржуазии такое себе позволили.

Разговор этот взволновал Зворыкина Балет его нисколько не интересует, он вертится, свешивается вниз и вдруг обнаруживает в партере, прямо под ложей, выводок буржуев: двух полных, пожилых, хорошо одетых мужчин и под стать им грудастых, дебелых дам. Это, видимо, адвокаты или дантисты, но для Зворыкина все равно буржуазия. Он толкает под бок Саню.