– Я взрослый мужчина и принял решение взять в жены Ясмину. Вы находитесь в моем доме, будьте добры относиться к ней с должным почтением. Или уходите. Я ясно выразился? – обвел всех строгим взглядом, особенно задержавшись на женщинах.

В глазах его матери стоят слезы, которые служат укором единственному сыну.

– Как ты мог, Тагир? Ты ведь знаешь, как тяжело мне далась смерть моей дочери… – всхлипывает, прикрывая рот рукой.

Тяжело дышит, словно задыхается, при каждом вдохе.

Юсупов покаянно качает головой, говорит ей что-то, но у меня в ушах вата. Я лишь могу наблюдать, как двигаются его губы. Чувство вины так отчетливо написано в его глазах, что я удивлена. Родителей он всё же чтит и любит. Зачем же затеял со всеми нами эту игру?...

– Садись, чай разливать будешь, – шипит в какой-то момент мне Наиля, усаживая на стул возле прохода.

Самое непочетное место, предназначено для низшего члена семьи. Невестки. Мое место. Стискиваю кулаки, ведь в моем случае это приобретает куда более глубокий смысл, чем будь я желанной женой отпрыска семьи. Постепенно обстановка становится более спокойной, хотя напряжение так и витает в воздухе.

– Хоть бы платок надела, стыд и срам, не то что наша дочка, – доносится до меня глухой и язвительный голос матери Наили.

А затем разливается смех ее мужа. Только родители Тагира молчат, не в силах поддержать веселье. Скорбь написана на их лицах. Я своим появлением всколыхнула притаившуюся, словно заноза, боль по собственному ребенку, растерзанному чужаком.

И пусть они считают, что это сделал Аслан, я знаю правду. Гордо вскидываю подбородок, не доставлю им такое удовольствие, не позволю унижать меня, гордо носящую фамилию Булатовых.

Прислуга ставит возле меня чайник. По идее, заварить чай по обычаям я должна была сама. С благодарностью смотрю на Наилю. Наверное, решила помочь, видя, в каком я состоянии. Может, наша былая дружба еще не совсем потеряна?

Разливаю по пиалам горячий напиток, дрожащей рукой передаю людям.

– Я не буду пить из ее рук, – выпрямляет прямо спину мать Тагира, даже не удосужившись взглянуть в мою сторону.

– Мама, – как-то устало вздыхает мужчина, словно ему надоела вся эта катавасия.

– Не заставишь, сын, я в своем праве, – стоит на своем женщина.

Чувствую, как от унижения у меня покраснело лицо. Сглатываю, но ни слова не говорю. Обет, Ясмина, помни о нем.

– Давайте я вам сама заварю, мама, – спасает ситуацию Наиля, подрываясь и идя в кухню.

В этот момент единственная, кто пробует чай, ее мать. Наблюдаю за ней и замечаю, как кривится ее лицо, а затем она сплевывает содержимое обратно в пиалу.

– Фу, какая мерзость, шайтан, – восклицает, продолжая демонстративно морщиться.

Я делаю глоток из своей чашки. Неприятное послевкусие отдает горечью. Стараюсь держать лицо, но как же сложно удержаться от слез. Даже в этом Наиля подставила, испортила чай и выдала его за мой. Стискиваю челюсти, но молчу, обтекая за этот позор.

В этом часть и моей вины, ведь, не будь я такой беспечной, не пришлось бы сгорать сейчас от стыда. Опозорила своих родителей и их воспитание. Вот только знаю, что бы я ни сделала, как бы ни пыталась при желании выслужиться, это не та семья, где меня бы приняли с распростертыми объятиями.

– Не пробуй, Тагир, ты же слышал, – восклицание его матери выдергивает меня из оков самобичевания.

Поднимаю голову и вижу, как он делает глоток, не кривится, а затем делает еще один.

– Вам стоит проверить здоровье, тетушка, превосходный чай, – глядит он на меня, а вот обращается к теще.