Воспоминание пронзает меня, как раскаленный прут. Его слова, сказанные с непринужденной жестокостью самовлюбленного идиота, разрушили что-то важное внутри меня – способность доверять, отдаваться чувствам без оглядки, верить в любовь.

Тайлер смотрит на меня, и в его глазах – целая гамма эмоций: сожаление, тоска, злость. Его зрачки расширяются, поглощая карамельный цвет радужки, и на мгновение я вижу в них отражение той боли, которую сама носила в себе годами – сырую, пульсирующую, незаживающую. Он судорожно втягивает воздух, его пальцы на столе сжимаются в кулак.

– Я был идиотом, – произносит он наконец, голос звучит надломленно, с хрипотцой. – Незрелым засранцем, который не понимал, что перед ним.

В его признании столько искренности, что моё сердце на секунду сбивается с ритма. Где-то в глубине души просыпается та девочка, которая верила в вечную любовь и писала его имя на полях тетрадей. Но я научилась закрывать эту часть себя на семь замков.

– А сейчас типа понял? – я наклоняюсь к нему через стол, так близко, что чувствую терпкий аромат его одеколона – цитрусовые ноты, кедр и что-то неуловимо мужское.

Официанты скользят между столиками, где-то звенят бокалы, смеются люди, но мы с Тайлером словно заключены в невидимый пузырь, где существуем только мы и наше болезненное прошлое.

– Послушай, Тайлер, – я понижаю голос до интимного шепота, от которого его взгляд фокусируется на моих губах. – Ты мог иметь меня тогда, когда я была наивной дурочкой, готовой любить тебя бескорыстно. Я готова была на всё ради тебя.

Каждое слово – как маленький нож, который я вонзаю в наше общее прошлое, вскрывая гнойники старых обид.

– Сейчас цена выросла, – продолжаю я, постукивая ногтем по скатерти в такт своим словам. – Я научилась ценить себя.

Под столом моё колено случайно задевает его ногу, и я не торопюсь отодвинуться, проверяя его реакцию. Тайлер тоже не отстраняется, наоборот – почти незаметно подается вперед, усиливая контакт. Волна жара прокатывается от точки соприкосновения, и я ненавижу себя за то, как моё тело предаёт разум.

– Продавая себя? – его глаза сужаются, в них вспыхивает что-то опасное. Желваки играют на его скулах от сдерживаемых эмоций.

– Обменивая своё время на адекватную компенсацию, – поправляю я, выпрямляя спину и расправляя плечи. Шелковое платье скользит по коже при этом движении, напоминая о своей дороговизне. – Экономика проста – даю то, чего хотят мужчины, беру то, что хочу я. Никакого самообмана насчет "большой любви".

Я произношу последние слова с намеренной горечью, и вижу, как что-то меняется в его взгляде – будто захлопывается дверь, а затем снова приоткрывается, но уже с другой стороны.

Тайлер прищуривается, его скулы каменеют. Он смотрит на меня так пристально, словно пытается заглянуть за маску, которую я так тщательно выстраивала все эти годы. В полумраке ресторана тени подчеркивают резкие черты его лица.

– Ты же не такая, Николь, – говорит он тихо, но с такой уверенностью, что у меня перехватывает дыхание. – Я помню тебя другой. Девушку, которая верила в людей.

В его словах столько уверенности, что мне становится страшно. Страшно от того, что он всё еще видит во мне ту, кем я перестала быть давно – или думала, что перестала.

– Той девочки больше нет, – отрезаю я. Прочищаю горло и добавляю с намеренной жестокостью: – Ты приложил руку к её уничтожению.

Я оглядываюсь на выход, где где-то за дверями в черном "Бентли" ждет Брайан – предсказуемый, безопасный, не имеющий власти над моим сердцем. Затем возвращаю взгляд к Тайлеру, чьи глаза темнеют от едва сдерживаемых эмоций.