За стол вернулся глава семьи, мама тут же выдохнула, обрадовавшись возможности наконец-то закрыть эту щекотливую тему. Начала бодро болтать о чем-то отстраненном, что-то рассказывать, вспоминать, спрашивать. Только вот Вишневскому было не до семейной болтовни. Новость выбила из-под ног почву. И вот эта мысль: а вдруг эта девчушка все-таки… его.

Странное чувство, непонятное. Ни радости, ни злости, ни страха – что-то среднее между негодованием и прострацией.

Родила, значит, и даже не сообщила? Целых четыре года, упертая, молчала?! Но, конечно, при том условии, что девочка на самом деле его. А выяснить это было не так сложно.

– А ты куда, Артур? – встрепенулась мама.

– Воздухом свежим подышу, – отрезал сын и, опустив руки в карманы брюк, неторопливо вышел во двор.

Будто любуясь красотами ухоженного сада, прогулочным шагом добрел до гостевого дома, где вот уже почти десять лет располагалось семейство Игнатовых.

А вон и оно, то самое окно, куда он забирался к ней минуя дверь...

Вишневский подошел ближе и заглянул в раскрытые створки – комната была пуста. На стене висели какие-то нарисованные красками каракули, в шкафу на полке красовались мягкие игрушки, куклы, какие-то разноцветные коробки с блестками.

"Детская теперь" – догадался он, и только собирался ретироваться обратно, как почувствовал, что кто-то стоит у него за спиной. Обернулся: маленькая девчушка смотрела на него нахмурив брови, удерживая в одной руке... не какого-нибудь милого плюшевого зайчика, нет – самый настоящий водяной пистолет.

– Ты кто? – серьезно спросила она.

– А ты кто? – ответил он вопросом на вопрос.

– Я Валюша и я здесь живу.

– А я Артур, и я тоже живу здесь.

– Я тебя никогда не видела.

– Просто меня долго не было, а теперь я вернулся.

"Так долго, что когда я уезжал, тебя и в помине не было".

Он опустился на корточки и бесцеремонно всмотрелся в лицо ребенка, пытаясь отыскать в нем хоть какие-то свои черты. Искал, искал… и в общем-то особо и не нашел. Девчушка просто до безобразия напоминала свою мать: такой же вздернутый нос, полупрозрачные брови и круглые глаза. Правда, медового цвета. А у Веснушки они были серо-голубые, цвета грозового неба. И волосы у нее были рыжие и пушистые, а у девочки подозрительно темные...

Пока сравнивал, немало удивился тому факту, что настолько детально помнит ее лицо, и не мог понять, хорошо это или нет. В душе закостенелого циника что-то определенно шевельнулось от подобных воспоминаний, и это ему сильно не понравилось.

– Смотри, что у меня есть, – он залез в карман и достал конфету, которую прихватил из вазочки дома. – Держи.

В глазах Валюши мелькнул неприкрытый детский интерес, но руку она не протянула.

– Мама не разрешает мне брать угощение у чужих.

– Так я не чужой. Вон, – обернулся и кивнул на свой дом, – я там живу. Бери, мама не узнает.

– Нет, ты чужой.

Вишневский поднялся и, убирая конфету обратно в карман, не мог не улыбнуться.

Не взяла, вот же настырная. Вся в мать.

"Или в тебя" – подсказало подсознание.

– А где мама твоя? – решив больше не пугать Валюшу, перевел тему. Ведь кто как не наивный ребенок расскажет всю подноготную семьи подчистую? – Она на работе, наверное, да?

– Разговаривать с чужими мне мама тоже не разрешает, – выдала она, стрельнув взглядом по его карману, где скрылось угощение.

– И правильно делает твоя мама, молодец. А… когда она за тобой придет?

– Ты знаешь мою маму?

Память услужливо подкинула кадры, какими податливыми были ее губы. Мягкие, теплые… И не только губы.

– Я ее… друг, – обтекаемо ответил он, и девочка скептически нахмурила светлые бровки.