Сам уже понимаю, что при любых раскладах не отпущу. Как бы ни сопротивлялась, что бы она ни делала, сколько бы ни выскабливала по кускам мое нутро – не смогу.

– Я беременная, Дань!

– Я помню, Марин!

– И?

– Пусть так… Пусть… Мне не мешает…

Просто стараюсь не думать об этом слишком детально. Мне неприятно прорабатывать то, как именно это у нее случилось. Все остальное, что касается будущего, и вовсе кажется чересчур запутанным. Я об этом думать пока не готов.

– Не мешает? Ты… Дань… – задыхается. И пуще прежнего злится. – Ну, ты и придурок!

– Сыграем, Марин? – гну свое, чтобы скорее уйти от темы, при обдумывании которой я полностью теряю равновесие.

– Мой список желаний закрыт, – сычит Чарушина, оставаясь непреклонной. – И с тобой я тоже закончила! Пусти!

Стискиваю ее сильнее. Резко встряхиваю, в очередной попытке сбить ее неприязнь и извлечь настоящие чувства.

Они ведь есть? Не может не быть их!

– В этот раз список будет моим, Марин. Ты не можешь отказаться.

– Нет? – выдыхает со смехом. Знаю, что в нем ничего искреннего нет, и все равно у меня дрожь по коже летит, как случалось всегда, когда она со мной смеялась. Мать вашу, эти реакции реально были на нее годами. – Я, конечно, понимаю, что у тебя ни стыда, ни совести, Дань… Но чтобы настолько! Я через месяц замуж выхожу! Тебе это хоть о чем-нибудь говорит?

Говорит. Это то, что я совершенно точно не смогу принять.

Когда Чарушина бьет этими словами, все, что хочется сделать – нарисовать магический круг. Вокруг нас двоих. Не для защиты. А чтобы запереть мелкую ведьму.

– Не выйдешь ты замуж, Марин, – усиленно-спокойным тоном высекаю я.

– А вот и выйду!

– Не выйдешь, сказал.

– Да как ты, мать твою, смеешь?! – вновь расходится она. – Кто ты такой, чтобы решать в моей жизни хоть что-нибудь? Ты – никто!

Лады… Проглатываю и эту хрень.

Прошел всего месяц. Наши чувства были слишком сильными, чтобы вот так быстро, по моему или ее желанию, все исчезло.

– Ты сама знаешь, кто я такой, Марин, – выдыхаю приглушенно. – Мое кольцо на месте. А твое где?

Она снова смеется. Высоким и нервным тоном дребезжит. У самой же вид – будто вот-вот разрыдается.

– А мое давно на свалке!

Не верю.

Нет, мать вашу, я ни за что в это не поверю!

– Ты же любила меня! – предъявляю не самым адекватным образом.

Отравлен своими эмоциями, как радиоактивным дождем. Он жжет и жрет плоть, выедая внутри меня черные дыры.

– И что, Дань? Что теперь?!

– Да, блядь, тебе напомнить, за что?!

– Ха! Очень надо! Жди звонка, Шатохин!

Только в ее глазах я вижу совсем не иронию. Там горит настоящий ответ: она жаждет того же, что и я.

Блядь… Блядь… Блядь…

Едва справляюсь с банальной и, должно быть, крайне жалкой радостью, рванувшей всполохами по груди. Ее невозможно продышать. Заряжает разрядами по всему телу.

– Ну, было же, Марин? Было? – воодушевленный тем, что увидел, пытаюсь продавить на настоящее признание, за которое смогу сражаться. – Или, хочешь сказать, придумала?

– Было, Дань! И что?! Было и прошло!

– Да блядь… Не бывает так, Марин!

– Тебе-то откуда знать?

Игнорирую все то презрение, что она обрушивает вкупе с этим вопросом.

– Да блядь… По себе знаю, Марин! Я теперь многое понял! Я жалею о том, что сделал тогда в баре.

Она шумно вздыхает. Задерживает на мне болезненный взгляд. А потом… Выдает вибрирующим и чрезвычайно решительным тоном:

– Твои проблемы, Дань… Вообще плевать! А у меня вот так получилось! Может, потому что любила я не только тебя… В критический момент просто сделала свой выбор.

Я закрываю глаза. Торможу дыхание. Цепенею.