– Да обычными вы были! Даже нас не лупили! Вон у Машки вообще развелись и детей поделили, как котят. Орали вы друг на друга не больше других.

– Воот, а не должны были! – Отец сильно сжал руки, как всегда делал, когда нервничал. – Это из-за меня всё случилось. Из-за моего эгоизма.

– Ну что ты, папуль! – я обняла его со спины и почувствовала, как он напрягся. – Зато потом стал лучшим папкой в мире!

Отец похлопал меня по руке и, не глядя, ушёл курить на балкон. С тех пор как зашился, он не выпил ни капли.

Губами проговариваю Маринке «сучка», она в ответ молча отвечает «сама такая». Продолжаю очищать варёную в мундире картошку.

Папа соскребает ножом остатки опалённых перьев и принимается натирать гуся своей секретной смесью специй.

Дети, затихшие до этого, вдруг хором взвывают в зале, и Марина несётся к ним, нацепив на лицо самое зверское выражение.

– Просто я хочу, чтобы рядом с тобой был хороший, достойный мужик и ребёнок, когда я умру. – Тихонько говорит папа.

– Па, да с чего ты умирать собрался? Всё же хорошо!

– Ну вот, мало ли, тоже выйду из дома и пропаду! А у тебя годы идут! Я вот недавно читал, что чем старше родители, тем сильнее всякие врождённые риски для детей.

– Па, тебе этих четырёх что ли мало? Они и так хату каждый раз разносят, когда являются в гости! А если я со своим характером рожу, он тебе тут спалит всё на фиг!

– И пусть спалит! Пусть только будет маленький! – Папа внезапно шмыгает и сжимает пальцами переносицу. Зрелище настолько неожиданное, что я на долю секунды думаю, не выпил ли он.

– Ну пап, ну ты чего? – Ошарашенно спрашиваю я.

Отец машет рукой.

– На тебя сильнее всего её пропажа повлияла. Ты сама не своя была долгое время. А я не заметил, бухал, как скотина. Из-за меня упустишь счастье… женское…

Я прыскаю против воли.

– Ну ёлки-палки, что ты как сваха какая-то! Ну ладно, подумаю, может, заморожу яйцеклетки…

– И мужика найди! Нормального! Чтобы я не волновался!

Я нежно похлопываю папу по плечу. Кажется, с годами кто-то стал очень сентиментальным.

В кухню возвращается взмыленная Марина и подозрительно глядит на нас.

«Это не я» – молча телеграфирую ей губами.

«Смотри у меня!» – так же отвечает она.

Когда после полуночи сестра с зятем уводят сонных детей к себе, – а живут они на одной лестничной площадке с папой, я беру початую бутылку шампанского и ложусь на диван с телефоном.

На экране тихонько поёт «Голубой огонёк», папа посапывает в кресле, я, наконец, читаю все праздничные сообщения – от коллег, приятельниц, даже от Семёна.

Со Светкой и довольно напряжённой Машкой мы созвонились раньше, пообещав друг другу начать новую жизнь в новом году.

От «Алёшеньки» поздравление по омскому времени – они там вошли в первое января ещё три часа назад.

Я тоже отправляю своё, сфотографировав себя с бутылкой шампанского у губ.

«Там должно быть кое-что другое, но почти такого же размера», – незамедлительно приходит ответ.

«Ты о себе очень высокого мнения, а?»

«Ох Викец, ну почему ты не помнишь ту ночь!» – Сообщение сопровождает эмодзи баклажана и рыдающая мордочка.

«Может, и хорошо? Мозг защитился и стёр травмирующую информацию?»

«Я бы хотел поселить в него новые воспоминания. Такие, от которых у тебя каждый раз промокали трусики».

На экране появляется и тут же пропадает фото члена, сжатого у основания татуированной рукой. Извращенец! Удалил!

Да у меня прямо сейчас промокли трусики! И я теперь буду мучиться, – там правда была металлическая штанга под головкой?

Хлопает входная дверь. Появляется Маринка, выхватывает у меня шампанское и осушает бутыль наполовину одним глотком. Потом берет у меня телефон и читает переписку с круглыми глазами.