Она взяла воду и прикрыла простыней грудь.
– Угу, – сказала она. – Он просил передать, чтобы ты, как проснешься, не переживал насчет работы и насчет того, что сказать. Он просил передать, что обо всем позаботился.
Разум Толстяка Чарли не отпускало. Страхов и тревог не стало меньше. В состоянии, в котором он пребывал, в его голове хватало места лишь на один повод для беспокойства, и сейчас он переживал, успеет добраться до ванной или нет.
– Тебе нужно побольше жидкости, – сказала девушка. – Нужно пополнить свои электролиты.
В ванную Толстяк Чарли успел. После чего, раз уж он оказался там, встал под душ и стоял так, пока стены не перестали на него наплывать, а потом почистил зубы, не сблевав.
Когда он вернулся в спальню, к его облегчению, «водки с соком» там уже не было, и он начал надеяться, что она, возможно, была алкогольной галлюцинацией, как розовые слоны или кошмарное воспоминание о том, как накануне вечером он вылез на сцену петь.
Халата он найти не смог и напялил спортивный костюм, чтобы чувствовать себя достаточно одетым для посещения кухни в дальнем конце коридора.
Зазвонил телефон. Толстяк Чарли тщательно обыскал лежавший на полу у кровати пиджак, пока не нашел и не раскрыл свою «раскладушку». Он хрюкнул в трубку так неразборчиво, как только мог, на случай, если кто-то из агентства Грэма Коутса пытается выяснить его местонахождение.
– Это я, – раздался голос Паука. – Все нормально.
– Ты сказал им, что я умер?
– Даже лучше. Я сказал им, что я – это ты.
– Но, – Толстяк Чарли попытался мыслить отчетливо, – ты это не я.
– Да, я знаю. Но я сказал, что ты.
– Ты на меня даже не похож.
– Брат, не выноси мне мозг. Все улажено. Упс, мне пора. Главный босс хочет со мной поговорить.
– Грэм Коутс? Слушай, Паук…
Но Паук уже положил трубку.
В комнату вошел халат Толстяка Чарли. В нем была девушка. На ней халат смотрелся намного лучше, чем на нем. Она держала поднос, на котором стоял стакан с шипящим алка-зельцером, и еще чашка.
– Выпей и то и другое, – сказала она. – Начни с чашки. Залпом.
– А что там?
– Яичный желток, вустерский соус, табаско, соль, капелька водки, как-то так, – сказала она. – Убьет или поможет. Давай, – добавила она тоном, не терпящим возражений. – Пей.
Толстяк Чарли выпил.
– О боже, – сказал он.
– Ага, – согласилась она. – Но ты еще жив.
Он не был в том уверен. Как бы то ни было, он выпил и алка-зельцер. И тут ему пришла в голову одна мысль.
– Хм, – сказал Толстяк Чарли. – Хм. Послушай. Прошлой ночью. Мы как бы. Хм.
Она выглядела озадаченной.
– Мы как бы что?
– Мы как бы. Типа. Делали это?
– То есть ты не помнишь? – Она изменилась в лице. – Ты говорил, что это была лучшая ночь в твоей жизни. Словно прежде ты никогда не был с женщиной. Ты был то богом, то животным, то неутомимой секс-машиной…
Толстяк Чарли не знал, куда смотреть. Она усмехнулась.
– Шучу, – сказала она. – Я помогла твоему брату доставить тебя домой, мы почистили тебе перышки, ну а потом – сам знаешь.
– Нет, – сказал он. – Я не знаю.
– Ну, ты был в полной отключке, а кровать большая. Не знаю, где спал твой брат. Он здоров, как буйвол, – поднялся с рассветом, весь светясь и сияя.
– Он пошел на работу, – сказал Толстяк Чарли. – Сказал им, что он это я.
– Разве они не заметят разницу? В смысле, вы ведь не такие уж близнецы.
– Конечно не такие. – Он тряхнул головой и посмотрел на нее. Она показала ему маленький и чрезвычайно розовый язычок. – Как тебя зовут?
– Так ты и это забыл? Я-то твое имя помню, ты – Толстяк Чарли.
– Чарльз, – поправил он. – Можно просто Чарльз.