– Ну и чо? – спросил Васька.

– А то, что скоро с огнестрелом кто-нибудь явится, – Диман убрал пистолет в кобуру. – Чо тогда?

– Вот явятся, тогда и решим, – пробормотал Васька с неудовольствием.

Думать он не особенно любил, особенно о том, что в данный момент его не трогало.

На пороге их встретила Катька из кондитерского, мрачная и деловитая.

– Что, кобелины? – спросила она, прожигая Ваську взглядом. – За сукой побежали, и едва не попались?

– Да ладно тебе, – сказал он. – Обед готов, что ли?

Пять дней назад он взял Катьку себе, решив, что такая баба как раз по нему – фигуристая, шустрая и языкатая. Но пожалел об этом уже раз десять – продавщица, раньше строившая ему глазки из‑за прилавка с тортами, оказалась склочной и не особенно ловкой в постели.

– А ты его заработал? – спросила она.

– Ой, получишь ты у меня, – предупредил Васька, начиная звереть. – Иди уже! Петька, все спокойно?

Оставленный дозорным на крыше парень ответил:

– Чисто.

– Ну тогда мы внутрь, выпьем по маленькой за победу, и закусим…

Едва зашли в «Малиновую гряду», как Михалыч отставил багор, и поспешил к бывшей церковной лавке. Там он с помощью уцелевших икон соорудил что-то вроде крохотной церквушки, и трижды в день ходил молиться.

– Опять бормотать пошел, – злобно сказал Диман. – И чо, помог ему его Христос, когда все это случилось?

У Михалыча, как все знали, в сгоревшем доме на Лебедева осталась жена и двое детей. Сам он выжил только потому, что пошел на работу, и успел выбраться из подъезда.

– Ага, – кивнул Дрюня.

Его старуха до тех пор, пока окончательно не оглохла и не тронулась крышей, в церковь ходила, посты соблюдала, и сыну вместе с Васькой пыталась на уши лапшу вешать – что мол, пить не надо, и воровать – грех. Да вот только ничего не говорила насчет того, что подобная ерунда произойдет, да и вряд ли о том какие попы предупреждали.

– Эй, Машка, ранеными займись! – велел Васька. – И пошустрее!

Пострадали в схватке четверо, причем Рафику досталось здорово – ему распороли бок, но не зря у них есть настоящая медсестра, а у нее в загашнике имеется все, что не испортилось в магазинной аптеке.

– Сейчас иду! – отозвалась Машка, и, подобрав толстый зад, зашагала к мужчинам.

В «Малиновой гряде» воняло крысиным дерьмом и гарью, печка, сооруженная в первые дни, чтобы готовить хавку, нещадно дымила, но все же это был их дом, и Васька подозревал, что другого в ближайшее время не будет.

– А ты за бухлом, – велел он, повернувшись к Дрюне. – Конины возьми армянской.

Победа в любом случае есть победа, и ее нужно отметить как следует.

Крик «Подъем!» ворвался в уши, точно отряд разнузданной солдатни – в женский монастырь. Кирилл заворочался, пытаясь разлепить глаза, и тут же, как показалось, получил чувствительный тычок в бок.

Вскинувшись, обнаружил над собой охранника со злобной ухмылкой на небритой физиономии.

– Что дрыхнешь? – спросил тот. – Вставай, а то без завтрака останешься.

Кирилл проглотил рвущиеся с языка ругательства, и откинул одеяло.

Выспавшимся он себя не чувствовал, тело жаждало отдыха, мускулы ныли и ломило спину. В тяжелой голове роились ошметки снов – и того, где видел жену с дочерью, и с упавшей луной, и от последнего сохранялся не сам пережитый ужас, а некое его послевкусие.

Этим утром все было так же, как и предыдущим – бочка с водой, тушенка, построение, орущий бригадир…

Пригнали их к тому же самому дому, и Кирилл взял, похоже, тот лом, которым орудовал вчера. Едва успевшие поджить мозоли содрал вновь, но когда попробовал беречь руки, махать железкой не так споро, рядом немедленно возник угрюмый Ахмед со сжатыми кулаками…