Вообще скамеек этих, самых разных, Гоша смастерил штук семь, не меньше, все они разбросаны по катеру, находятся в самых разных местах, очень крепкие, неказистые, служат верно и служить будут долго.

В углу машинного отсека краснели окрашенные в нержавеющий сурик заглушки – два больших, похожих на автомобильные баранки вентиля. Это были вентили кингстона.

У народа не очень грамотного, знакомого с морями и океанами только по книгам знатоков, почему-то считается, что кингстоны существуют лишь у боевых кораблей, иначе говоря, – у плавающих железяк военного назначения, начиная с грозных громадин, начиненных крупнокалиберной артиллерией, кончая корабликами совсем маленькими, относящимися к подсобному флоту. И существуют с одной целью – повторить судьбу «Варяга», если вдруг противник, значительно превосходящий в силах, попытается захватить корабль.

Так вот, господа хорошие, кингстоны есть у всех морских судов, независимо от назначения – возит ли корабль коровий навоз на поля в соседнюю область, наблюдает ли с научными целями за чайками, выясняя по специальному заказу Академии наук, какая порода из них самая крикливая, или же стоит без движения где-нибудь у берега, изображая из себя памятник плохой погоде… У всех судов есть кингстоны.

Забортная вода на всякой плавающей единице нужна каждый день – для охлаждения судовой машины, для мытья, орошения, опреснения, балласта и прочее, удобнее всего брать ее где-нибудь с семиметровой или даже десятиметровой глубины, чистую и прохладную, а это можно сделать только через трубы кингстонов.

Шмелев наклонился над крайним вентилем, сделал два оборота влево, услышал, как под днищем «Волчанца» что-то зашевелилось, – живое, большое, прилипшее к нижней части катера, потом где-то очень глубоко раздалось четкое, словно бы нарисованное кем-то, бульканье…

Выхода у Шмелева не было – либо он через месяц с небольшим, корчась в оглушающих болях, обгрызая себе до мяса губы, умрет или же уйдет к верхним людям сейчас – без мучений, в сознании, при здравом уме… Но шаг этот трудный надо сделать обязательно, Шмелев так решил, а что-то решив, он всегда старался отметать сомнения в сторону.

Следом он раскрутил второй вентиль, – на пару рисок побольше первого, корпус «Волчанца» жалобно дрогнул, – катер, живое существо, прекрасно понимал, что решил сделать человек, раздался плачущий протяжный стон, способный разжалобить любую жесткую душу: умирать «Волчанец» не хотел. Шмелев отрицательно покачал головой – что решено, то решено. Стон прервался.

Минут через десять на полу машинного отсека появилась темная, с крупными, масляного оттенка пузырями вода. Шмелев ногой подтянул к себе вторую Гошину табуретку, неторопливо, не ощущая в себе ни дрожи, ни трепета, ни озноба, – ничего, словом, будто бы он уже был мертв, – переместился на нее: сидеть на двух скамейках было удобнее, чем на одной.

О днище катера, снаружи, что-то скреблось, будто водяные обследовали железную скорлупу, которая скоро достанется им в наследство, – любого другого капитана этот скребущий звук встревожил бы или хотя бы заинтересовал, но только не Шмелева…

По катеру пронесся сиплый протяжный вздох – «Волчанец» сопротивлялся. Шмелев покрутил еще немного один из вентилей, ближний к себе, вздох прервался, словно бы некоему невидимому существу перехватили глотку.

Вода в катер стала поступать быстрее, под самыми ногами Шмелева снова что-то заскреблось проворно и нервно, но он не среагировал на этот тревожный звук, даже не услышал его, погрузился в самого себя, в свое невеселое состояние…