Бражников вокруг «Волчанца» сейчас крутилось много, сотни две… или три, наверное, не меньше. Впечатление было такое, будто из черной небесной глубины, прямо из звезд валится крупный беспорядочный снег, подхватываемый движением воздуха, но до воды не добирается и устремляется обратно вверх, в вязкую черноту… Некоторые бражники все-таки не рассчитали, угодили в воду, барахтались, хлопали белыми, казавшимися светящимися крыльями, пытались оторваться от липкой океанской поверхности, но редко у кого это получалось, крылья намокали, и обреченные бабочки делались добычей рыб.

Прилетели две небольшие серые чайки, неведомо как добравшиеся сюда – ведь до Змеинки было не менее тридцати километров.

Поскольку клева не было – ни кальмарьего, ни рыбного, – мы уселись за стол, тут же появилась невесть откуда извлеченная (едва ли не из двигателя) бутылка шестизвездочной «метаксы» – крепкой, янтарной, с неожиданным вишневым привкусом, нашлась и закуска – коржик, один на всех, очень похожий на подержанный, уже побывавший на чьем-то столе, мы его разломили на несколько частей и разлили напиток по кружкам, склепанным из нержавейки.

Усталость, сидевшая в нас, начала отступать после нескольких первых глотков, – вот это напиток! – вместе с усталостью потихоньку, полегоньку стал отползать и сон.

Предметы, которые расплывались перед глазами, обрели прежние четкие контуры – и край борта, прыгающий в такт волнам вверх-вниз, и стол, на котором рядом с бутылкой и тускло поблескивающими кружками расположилась коробка с тяжелыми морскими блеснами, и старое мокрое полотенце, которым рыбаки, сдернув с крючка добычу, вытирали испачканные слизью руки, и две огромные кружки из нержавеющего металла, размером не менее кастрюли – видать, были предназначены для супа…

Все предметы теперь лезли в глаза, застревали в мозгу, отпечатывались в голове, – вообще взгляд в этом натянутом нервном состоянии засекал всякую мелочь, даже незначительную, – через некоторое время усталость стала снова добивать нас и никаких способов, чтобы бороться с нею, не было, похоже… Кроме «метаксы», может быть.

Две серенькие скромные чайки, исчезнувшие было – чего взять с катера, которого удача обходит стороной? – появились вновь, но близко уже не подлетали, не подплывали, держались на границе света и тьмы, ожидали чего-то…

Первый кальмар клюнул в четыре часа ночи. Клюнул резко, будто к «елочной игрушке» – блесне привязали кирпич и дернули за него из глубины океана. Рыбак-добытчик – упитанный мужичок с пушистыми пушкинскими бакенбардами неверяще охнул и подсек добычу.

Еще из-под воды кальмар пульнул в рыбака длинной грязной струей, которую сочинители хоть и сравнивают с чернилами, но это были не чернила… Чернилами начинены, скорее всего, африканские или южноамериканские кальмары – ядовитые, которые ни одной тряпкой со своей физиономии не счистишь, а у дальневосточных особей это обычная, пахнущая рыбьими потрохами грязь. Грязь эту можно легко смахнуть с себя ладонью.

Останется только неприятное ощущение. Вылетев вслед за блесной на свежий ночной воздух, кальмар издал хриплый птичий вскрик и снова пустил в туриста грязную струю.

Именно в этот момент он может сорваться с крючка и уйти, поскольку на «елочных игрушках» нет крючков с бородками, которые есть, допустим, в троллинговых блеснах, поэтому, выбирая леску, нельзя останавливаться ни на секунду, ни на мгновение, иначе кальмар уйдет, хотя ни ловкостью, ни изворотливостью рыбы он не обладает. Рыбак с бакенбардами уйти ему не дал.