– А вот окрошечку – с превеликом удовольствием! И еще я домашний пирог с яблоками к столу захватил – может, почаевничаем?

Харон заметно погрустнел, растерялся, но, вероятно, внутренне махнул на все рукой и разом превратился из радушного и хлебосольного хозяина, приготовившего для дорогого гостя замечательные игрища и разносолы, в обычного вежливого человека, к которому приехали по делам:

– После чаю попьем, – прохладно сказал он. – Сначала то, зачем я тебя сюда из Питера твоего вытащил. Полагаю, не разочаруетесь.

На ходу влезая в рукава клетчатой рабочей рубашки, он пошел к дому, кивнув Арсу следовать за собой. Миновали прохладные темные сени, толкнули дверь в просторную, уже более-менее расчищенную от векового хлама горницу – и там хозяин вдруг сделал решительный шаг к черному от времени самовару, который Арс прекрасно помнил, потому что уже прикидывал когда-то, нельзя ли его продать в качестве антикварной редкости, но, приглядевшись, понял, что овчинка выделки не стоит. Неужели старый идиот решил, что эта ломаная рухлядь представляет собой какую-то ценность, и по доброте душевной хочет отдать сей «клад» легкомысленно отказавшемуся от него владельцу? И из-за этого заставил тащиться сюда по жаре пять часов, из которых почти два простоять в пробке?! И столько же – ну, хорошо, пусть три с половиной, без пробки, – обратно?! Он что – совсем спятил?! Или просто ему выпить-поговорить не с кем, и он так к себе собутыльников заманивает?!

– Я видел, – буркнул Арс, не решивший еще, стоит ли обругать лохматого чудика или просто плюнуть, молча сесть в машину и уехать, пока не стемнело. – Бросовая вещь. Если хотите – пользуйтесь на здоровье. Мне он не нужен.

– А внутрь заглядывал? – тихонько бурля подступающим восторгом, спросил Харон; обескураженность отказом гостя от баньки и ночлега уже отлегла от его доброго сердца, и он вновь стал похож на Деда Мороза, колдующего над мешком подарков.

– Н-н… Нет… – насторожился Арс. – А надо было? – и добавил с нервным смешком: – Неужели там ценности были спрятаны?

Данила Петрович с довольным видом кивнул.

«Вот я дурак-то, – четким шагом прошла у Арса запоздалая мысль. – Теперь придется их с ним пополам делить. Но хорошо, что и он – тоже дурак, иначе бы никогда мне не сказал».

Хозяин выдвинул ящик старинного дощатого комода, но достал оттуда почему-то не резную шкатулку или, на худой конец, глиняный горшок, в которых, как известно, только и хранятся древние сокровища, а бурую от времени картонную тетрадь журнального формата, из тех, которые в старину носили таинственное название «амбарная книга». Ну, да, конечно, здесь когда-то был колхоз, а при нем, наверное, амбар… с зерном… А между тем старик со странным благоговением положил книгу на обеденный стол, покрытый красивой новой скатертью с рисунком «под гжель», и осторожно открыл на первой странице, которая оказалась полностью исписана тонким высоким почерком, явно женским. Арс тихонько перевернул листок… и другой… и третий. Бледно-фиолетовые ясно читаемые строчки покрывали все листы до последнего, буквы то шли спокойными рядами, то вдруг словно бросались вскачь, то смущенно теснились на странице, то, наоборот, привольно текли по темно-желтой, слегка волнистой бумаге… У Арса заколотилось сердце, когда он увидел даты, множество дат: 1941-й год, 42-й, 43-й… Только пару часов назад он завидовал сотруднице, добывшей чемоданчик чужих разрозненных писем военной поры, – и вот в его собственных руках готовая книга – бери и публикуй с художественными комментариями: подлинный дневник времен оккупации. И чей!