– Как пожелаете, госпожа, – кивает дядюшка Вилдэр.

И через несколько минут передо мной появляется кружка теплого, сладкого молока.

– Спасибо, – благодарю девушку-официантку и принимаюсь медленно потягивать напиток.

Ох, как же давно я не пела. Кажется целую вечность. Получится ли у меня удовлетворить публику данного заведения? Становится страшно… Во что я ввязалась? А вдруг мои песни не понравятся. Местных же я не знаю. И петь буду на родном языке… 

Но если не попробую сейчас, в этой маленькой деревне, то потом жалеть буду. Ведь это реальный способ заработать. Денег, которые дала графиней, надолго не хватит, и все равно нужно будет как-то пополнять кошелек. 

Отгоняю навязчивые тревожные мысли. Сейчас совсем не время заниматься самокопанием. Согласилась ведь уже. И назад время не отмотаешь. Надо успокоиться и изучить свой новый инструмент. 

Допиваю молоко и спешу в комнату. Не в зале же мне готовиться к выступлению. А там, в уютной тишине, защищенная надежными стенами, снова достаю из мешка “домбру”. Пробегаю пальцами по струнам, внимательно вслушиваюсь в звучание. Тихонько стараюсь подобрать мотив. На память приходит несколько народных песен, у них наиболее легкая мелодия, и слова запоминающиеся. Мои руки, словно сами знают, что делать, будто держу этот инструмент не впервые. И дело не только в поразительной схожести с любимой бандурой. Дело в другом. В душе. В душе самого инструмента. Он как будто создан для меня. Для моих пальцев, для моих рук, для моего голоса. Это настолько сложно объяснить, что я даже не пытаюсь, просто наслаждаюсь ощущением давно забытого родства и музыки, сладкой болью отдающей в сердце. Она все, что у меня теперь осталось от Родины, от моей Земли. И это вызывает невыразимую печаль. Душа еще не смирилась, что путь домой закрыт, но умом я понимаю, что надежды больше нет.

Время до вечера пролетело незаметно. Погрузившись в звуки родных мелодий, в слова родного языка, я словно чувствую вкус к жизни и стараюсь насладиться каждым моментом. Обед мне приносит все та же доброжелательная подавальщица, не забыв о кружке молока. А как только за окном темнеет, я уже без страха и волнения спускаюсь вниз. Чему быть, того не миновать…

Зал наполнен посетителями. Их еще больше, чем с утра. И все такие шумные, громогласные, а некоторые и вовсе кажутся отъявленными головорезами. Не хотела бы я с кем-то из них встретиться в темноте на улице.

Меня тут же замечает дядюшка Вильдэр. И, взмахнув рукой, радостно подзывает к себе.

Несмотря на уверенность, легкое беспокойство все же охватывает. И колени слегка подкашиваются, когда подхожу поближе. Внезапно вспоминается, что в древние времена не понравившихся исполнителей могли не только освистать, а еще и закидать тухлыми яйцами, испорченными помидорами и прочей гадостью. Сомневаюсь, конечно, что у дядюшки Вильдэра есть несвежие продукты, но и получить в лицо остатками пирога с яблоками что-то не хочется.

– Не трусь, малышка, – как-то сразу переходить на «ты» хозяин трактира. – У меня чуйка, что все будет хорошо. Иначе я б тебя не позвал.

Сжимаю онемевшие губы и едва заметно киваю.

– Как тебя зовут, дочка? – внезапно спрашивает он.

Поднимаю взгляд, встречаюсь с добрыми синими глазами. Да, он строгим был ко мне, когда я только появилась на пороге, но такова жизнь. Со всеми будешь мил, наживешь проблем. Но теперь я вижу, что у дядюшки Вильдэра мягкое сердце, хотя внешность грозная и угрюмая.

– Анастасия, – едва разжимаю губы и испытываю восхитительное наслаждение, впервые назвавшись собственным именем. Довольно с меня всяких Ноэль. Я желаю быть собой.