– Это хорошо или плохо? – спросил я, поскольку и правда не помнил уже юношеские нормативы.

– Ну, как тебе сказать, – ненадолго задумался он, – сегодня мы рассчитывали увидеть хотя бы третий, и точно не от подростка четырнадцати лет.

– То есть это хорошо?

– Идём, посидишь с моими подопечными, пока идут квалификационные забеги, мы тебя поставили сразу в финал с таким временем.

– А шестьдесят метров?! – тут же запереживал я.

– И туда тоже, – успокоил он меня, – пробежишь в квалификацию ещё только двести, чтобы мы узнали твоё время.

– Вы держите своё слово, – я показал рукой на форму и шиповки, – я держу своё.

Мы вернулись к его подопечным, которые тоже участвовали в забегах, и среди них царило уныние, слух о том, что кто-то на контрольных забегах пробежал на первый юношеский, подкосил их боевой дух.

Чтобы не портить шиповки, я снял их, аккуратно протёр и надел свои башмаки, и всё это под удовлетворённым взглядом хозяина.

– Слушай, ты же бежал в том забеге, с перворазрядником? – обратился ко мне он. – Помогли тебе шиповки?

– Да, – я не стал выёживаться, поскольку был ему благодарен за обувь, – отличное сцепление, просто зависть берёт.

– А то, – довольно сказал он, подойдя ближе и погладив свою обувь, – мама из Москвы привезла. Олег, – он протянул руку, и я пожал её.

– Иван.

– Ты правда детдомовский? – поинтересовался с любопытством он.

– Да.

– А где твои папа с мамой?

На наш разговор стали подтягиваться и остальные, особенно горели азартом глаза у пионерки, которая старательно делала вид, что это всё её не интересует, но подвигалась к нам всё ближе и ближе.

– Папа умер, мама… – тут я споткнулся, но продолжил, – тоже умерла.

Такие новости заставили подростков задуматься.

– Зря ты Лильку обидел, – он кивнул в сторону девушки, – она хорошая, только приставучая.

– Извини, – напряжение, которое всегда поддерживало меня в тонусе в интернате, поскольку там вечно ожидаешь либо нападения, либо подлянки, меня впервые за эти месяцы отпустило. Я наконец понял, что передо мной простые ребята, которые не собираются меня бить или унижать.

– И ты, пионерка, извини, под горячую руку попалась, – обратился я к ней, но девочка фыркнула и гордо отвернулась.

– Отойдёт, она добрая, – заверил меня Олег и, поняв, что мир между нами налажен, стал болтать о всякой всячине, а я старался отвечать, так и не избавившись от ощущения, что попал на другую планету, где тебе не нужно каждую минуту сражаться за свою жизнь.

– Иван, идём, – издали позвал меня Артём Викторович, и я, извинившись перед ребятами, надел шиповки и побежал лёгкой трусцой к взрослому.

Время, которое я показал на двухстах метрах, тренерами воспринялось уже спокойнее, а мне его не показали, лишь объявили, что я так же прошёл сразу в финал, забеги на который состоятся после обеда. Те, кто прошёл на них, стали собираться и уходить в столовую школы, принимающей соревнование, я же просто сидел, поскольку собирался потратить деньги только по пути назад. Нести их в интернат было бессмысленно, всё равно отнимут.

– Иван, ты почему не идёшь обедать? – ко мне подошёл Артём Викторович.

– Это платно?

– Да, но там двадцать копеек всего за полноценный обед для участников, – удивился он.

Я задумался, двадцать копеек из двух рублей было не так уж и много.

– Собирайся, тут нечего думать, я угощаю, – тут же сообщил он.

– Уверены?

– Не обеднею, – хмыкнул тренер и повернулся к своим подопечным, – идём все вместе, те, кто закончил соревнования, можете после обеда идти домой или поболеть за оставшихся.