Шел, и как-то невольно вдруг вспомнились, не знаю чьи, стихи, одна строфа: «Духовный меч острее бритвы и закаленнее клинка. И тихий стих простой молитвы – надежный щит на все века». И утешал себя тем, что никакими словами не выразить силу впечатления от Святой Земли. Да и один ли такой стих?.. Какая высокая молитва и поэзия в наших акафистах! Но ведь во всех почти акафистах говорится о том, что никаким витиям многовещающим, никому не возмочь выразить сердечный жар, сердечную боль любви ко Христу, Пресвятой Божией Матери и к угодникам Божиим. Яко рыбы безгласные, яко камни, немотствуют уста витий. Одна надежда – на память сердца. На память душевного зрения. А слова, что наши слова! Язык будущего века – молчание. И земной Иерусалим – только ожидание Иерусалима небесного, Града взыскуемого, Строитель которого – Сам Господь.

А еще и в земной жизни дано счастье – возможность приехать к месту воскресения Сына Божия. Дай Бог, чтобы это счастье испытало как можно больше из тех, кто понимает: без Христа не спастись.

Главный итог паломничества в Святую Землю – легче становится жить. То, что мы знаем из пасхального тропаря: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав», – это знание подкрепляется виденным. Мы уверились, как апостол Фома, в воскресении Христа и восклицаем вслед за апостолом: «Господь мой и Бог мой!»

И еще верю, что вернется к моим четкам спасительный, молитвенный запах Камня помазания…

И вот снова я на святой Фаворской горе. За что мне, грешному, такая милость? А нынче и вовсе полное счастье – быть на Фаворе в ночь Преображения Господня. Взойти на святую гору своими ногами – не жалко ни шекелей, ни долларов на такси, главное – почувствовать усталость и счастье восхождения на Фавор.

Ведь все-все в мире свершается преображением. Преображается яйцо в птенца, семечко в травинку, облако – в дождь, тропинка – в дорогу, надежда – в свершение, мальчик – в мужчину, жизнь земная – в жизнь вечную… – все преображается и приближается ко Престолу Божию. И как было бы славно, думал я, чтобы тысячи обветшавших ступеней Фавора, его серпантинное шоссе помогли мне постигнуть это великое слово – преображение, по-гречески – метанойя!

Увы, увы, увы! У нас было время, чтобы пойти на гору Фавор пешим ходом, было. И наш водитель, молчаливый палестинец, забыл его имя, обещал остановиться внизу, чтобы нас выгрузить. Но вот, гляжу, мы едем и едем, уже внизу огни Иерихона, а там дальше огни Заиорданья.

– Матушка! – взмолился я. – Тех, кому трудно, пусть везут, но кто в силах, оставьте. На вершине встретимся.

Везущая нас матушка Ирина адресовалась к водителю, тот воздел к небесам руки, оторвав их от руля (автобус в эти секунды сам управлялся с поворотами), и что-то сказал. Матушка перевела:

– Он сказал: зачем же мучить ноги, когда еще полиция не перекрыла въезд?

Так что в пятый раз, поднимаясь на Фавор, я не мучил ноги. Но мучил сознание. Вот, думал я, вспоминая предыдущие посещения Фавора, сейчас умотают на серпантинах, вывалят у ворот в монастырь, скажут: на всё двадцать минут, и обратно. И вдруг ликующая мысль охватила меня: сегодня же служба Преображения Господня, август, шестое число. По-современному – девятнадцатое. Я не говорю: по новому и по старому стилю, благодарный одной старухе-паломнице. Когда я сказал именно эти слова: «По старому стилю сегодня шестое августа», – она сурово поправила: «Не по старому, а по Божескому».

Итак, палестинец завез нас почти на вершину Фавора. Остановленные полицейскими, мы вышли из автобуса. Матушка предупредила: далее будет такая давка, что непременно «растеряемся», но чтобы мы помнили, что в пять утра собираемся у автобуса, запомните номер и облик, а если кто желает спуститься с горы сам, то – в полшестого внизу.