Там, вдали, словно подвешенный к небу на длинной нитке, трепещет крылышками на одном месте жаворонок и проливает над лугом серебро своей мирной песни. Порой проплывет благовест от Москвы и растает в воздухе… Хорошо… хорошо…

Следит Елевферий за силком, гадает, какой из вьющихся неподалеку перепелов попадется первым. От раннего вставания и быстрой ходьбы за несколько верст, от утомленного внимания мальчик и не заметил, как задремал.

Дремлет он – и вдруг вздрогнул. Ясно прозвучал ему громкий голос:

– Алексий, что всуе трудишься? Тебе предстоит ловить человеков.

Он задрожал, оглянулся вокруг себя. Луг, как гладкая скатерть, виден во все стороны: нет ни души, а голос был, был несомненно. Он поднялся на колени и стал пристально оглядываться кругом, не откроет ли, кто говорил с ним… Никого, никого.

А слова звучат неотступно, как бы просверливая мозг: «Алексий, что всуе трудишься? Тебе предстоит ловить человеков».

Он поднялся на ноги, оглянулся вокруг. С грустью он чувствовал, что пришел конец его беззаботной жизни, что с ним случилось что-то громадное, что он стал другой.

Не беззаботным мальчиком, вставшим пораньше, чтобы позабавиться на светлом лугу любимой забавой, возвращался теперь в Москву, в родительский дом отрок, которому прозвучал Божественный призыв.

Вся жизнь теперь изменилась.

Крестный сын наследника московского престола, князя Иоанна Данииловича, сын знатного боярина, занимавшего видное место при московском дворе, Елевферий должен был занять в Москве столь же видное положение. Жизнь его сложилась бы, как жизнь царедворца; к тому дело и шло, а теперь все изменилось.

Божественный призыв звучал в его душе. Первый в играх, он теперь уклонялся от них. Его видели постоянно задумчивым и молчаливым, и все то, что в нем происходило, он таил в себе, никому не открываясь.

Родители изумлялись сосредоточенному выражению его лица, слезам, которые показывались на его глазах, когда он сравнивал, как много сделал для людей Христос, восшедший за них на крест, и как мало люди воздают Христу.

Родители старались разузнать у слуг, что́ случилось с их мальчиком. Слуги не умели им ничего ответить: они знали только, что Елевферий уходил в пустынные места.

Еде-нибудь в лесу, в далеком поле, как-то ближе чувствовал Елевферий Бога. И он, когда мог, уходил молиться среди природы. Дома же он сидел больше над книгой. Родители решились поговорить с ним о его задумчивости, о том посте, который он на себя налагает. Они уговаривали его жить, как живут другие дети, как жил еще недавно и он сам.

– Не печальтесь обо мне, – ответил им Елевферий. – Сами наслаждайтесь Божиими дарами, а надо мной сбудется Божия воля.

И все молчаливей становился мальчик, и все больше искал уединения. Ему было пятнадцать лет, когда он решил окончательно оставить отца и мать и сделаться иноком.

В возрасте двадцати лет он был пострижен в Московском Богоявленском монастыре близ Кремля и в постриге получил имя Алексий, которым был назван в таинственном видении. Можно думать, что постриг в Москве был единственной уступкой, которую он сделал родителям: отпускать его в дальние монастыри было бы им слишком тяжело.

Всю жизнь свою святитель Алексий провел в Москве, был отличаем святителями московскими, и сам был митрополитом. За малолетнего великого князя Димитрия Иоанновича митрополит Алексий управлял государственными делами. Он берег Россию и своими заботами скопил ту русскую силу, с которой вскоре по кончине его князь Димитрий Иоаннович Донской вступил в бой с татарами и одолел их.