На этом игра и кончилась, так как начинало темнеть, и уже кучера на конном дворе запрягали в возки лошадей, чтобы везти бояричей обратно по их домам.

Пока же Елевферий со своими товарищами обсуждали различные происшествия этой защиты Владимира и ликовали, что они так посрамили «татар».

Веселый день кончался. С многочисленных приходских, монастырских и боярских церквей раздавался мерный звук колоколов: благовестили к вечерне.

Пошел в церковь на своем же дворе и Елевферий.

В его мозгу странно перемешались молитвы и псалмы, в которых душа человеческая просила у Бога помощи и посещения, с только что игранными сейчас играми и с радостью победы над мнимыми татарами.

Он вспоминал, как вспоминали тогда часто русские люди разного возраста, о том, что остаются неотомщенными позор и несчастие, и пленение Руси Батыем, что Русь не самостоятельная, как прежде, земля, а татарская данница, что русские князья получают от ханов ярлыки на свое княжение…

И под звуки молитвы в разгоряченной голове Елевферия его сегодняшняя победа над мальчиками, прикинувшимися татарами, разрастается в какую-то победу всего русского народа над всей татарской ордой.

Ему мерещится жар сеч, и в них русские знамена. Носящиеся по полю русские родные витязи врубаются в татарские ряды. Что-то властное идет невидимо над русской ратью, что-то полное мужества и решимости. И все сливается в одно восхитительное ощущение, в один чудный исход, который называется победой.

Умный мальчик знает из разговоров родных, из тут и там услышанных слов, из своих соображений, что земле враздробь не одолеть татар, что надо ей слиться в одно ядро, под одной главой, чтобы стать несокрушимой.

И под чтение псалмов в тихой церкви, под мягкий свет вечереющего дня, проникающего сквозь небольшие оконца и прорезь купола, мерещится Елевферию крепкая, несокрушимая сила, идущая на татар, и среди вооруженного воинства он, Елевферий, одушевленный, как и все идущие с ним рядом, решимостью вырвать себе победу и сокрушить угнетателя.

И глубокой ночью, когда все на усадьбе спали, если бы кто подошел к кроватке Елевферия, он увидал бы, как раскинувшийся во сне мальчик чем-то встревожен, как грудь его прерывисто поднимается, как горят щеки, потому что он и во сне, как и наяву в мечтах, бьется с татарами, завоевывая свободу униженной Руси.

Как хорошо в ту пору, когда совершившая свое дело весна уступает место лету; когда листья уже распустились, но от них идет еще свежее благоухание; листва дуба клейка еще и бледна, жатва еще не налилась желтыми тяжелыми колосьями, и луга пестреют разнообразными яркими цветами.

Какая радость бродить тогда по молодому лесу, по свежему лугу, смотреть в ясное голубое небо, опрокинувшееся над мирозданием светлым шатром, какое счастье чувствовать вокруг себя неизъяснимый, торжественный праздник обновившейся природы…

Погожим приветливым утром Елевферий вышел из отцовской усадьбы с силком в руках. Он шел за Москва-реку, в луга, ловить перепелов.

Мальчик наслаждался и каплями росы, блестевшей на траве под солнечными лучами; и сладким духом, несшимся из садов, в которых тонула тогдашняя Москва; и тихим благовестом, раздававшимся то на одной, то на другой московской колокольне; чистыми струями плескавшейся под горой реки Москвы. Миновав пригород, раскинувшийся за Москвой и за прибрежными лугами, выбрав местечко по сердцу и раскинув силки, Елевферий притаился в траве.

Привольно было после быстрой ходьбы лежать тут, в мягкой мураве.

То пчела прожужжит над ухом, повьется над чашечкой цветка и повиснет на ней, клоня ее книзу тяжестью своего мохнатого тельца.