– Она самый настоящий паразит! Присосалась к тебе и пользует.

– Она моя единственная подруга, – робко оправдывалась темненькая востроносая женщина.

На ее невзрачном миловидном лице застыла растерянность.

– И что?! – напирала возрастная. – Это ты записала ее в лучшие подруги. Поверь, она тебя таковой не считает.

– Считала и считает, – едва слышно, словно извиняясь, отвечала спутница. – Мы со школы вместе.

– Вместе вы до сих пор потому, что она тобою пользовалась! Сливала на тебя, как на бесплатного психолога, весь свой шлак. Десятилетиями сливала, а сама только про деньги и мужиков думала, ты ее и вовсе не интересовала.

Варвара Сергеевна украдкой окинула агрессоршу взглядом: хорошая водолазка, солидные, в модной оправе очки, плюс жесткий личный опыт, не только читающийся во взгляде близко посаженных зеленоватых глаз, но будто тончайшим слоем яда покрывший черты ее лица.

Таким часто верят.

– Пусть так… Виктория Андреевна, Саша сильно изменилась. Мы не про материальное все больше с ней говорим, а… о гуманизме. Она, кстати, в храм стала ходить!

Виктория Андреевна натужно хохотнула и глухо закашлялась в кулак:

– Оля, пространные разговоры о гуманизме, как правило, заводят те, у кого не все хорошо в жизни. И в храм запоздало бегут они же.

Варвара Сергеевна с трудом поборола импульсивное желание вмешаться в подслушанный «монодиалог».

– Ведь это нормально для любого думающего человека – говорить не только о проблемах, делах и тряпках, – извинялась Оля. – И…

– Что нормально?! – перебила Виктория Андреевна. – Когда ее какашкина контора процветала, что-то она все больше Миланами да пляжами Испании интересовалась. А сейчас, когда ввели санкции, а на нее открыли уголовное дело, вдруг вспомнила о гуманизме?! Про Бога вспомнила! Оля, не будь наивна. Она подводит тебя к тому, что ты вскоре передачи будешь ей таскать. И левретку ее выгуливать, и вытирать за ней ссанье тоже будешь ты.

– Она приучена к пеленке.

Агрессорша слышать возражения, похоже, не привыкла:

– Думаешь, она сожителю своему теперь нужна? На сколько он ее моложе?

– На десять лет.

– Ты сама-то в это веришь?

– Во что?

– В то, что этот Виталик… или как его там, был с ней по любви?

– У них чувство… Она часто про это говорит.

– Видимо, чувство и заставило его в первых рядах подлежащих мобилизации дернуть в Астану. А тут еще на Сашу дело завели… – В голосе Виктории Андреевны не было ни доли сочувствия, напротив – констатируя факты, она будто ими упивалась. – Не вернется он к ней никогда.

– Но ей дадут условно. Она ничего ужасного не совершила! – В голосе собеседницы впервые послышались упрямые нотки.

– Это не твое дело, голубушка. Виновата-не виновата – осудят, а ты должна понимать, что она скорее всего виновата.

Варвара Сергеевна вдруг «увидела», как эта дамочка бойко строчит, тщательно проверяет на ошибки и рассылает в компетентные органы по электронной почте доносы.

– Подтвердишь свое еврейство, получишь вид на жительство и свалишь отсюда с Наташкой. Там, глядишь, и я за тобой! – В словах Виктории Андреевны впервые послышалась неуверенность, и это отчего-то обрадовало Самоварову.

Грузный мужчина, стоявший у окошка, неловко принялся запихивать в портфель папку с документами, а на табло сменились номера.

– Женщина, вы в какое окно? Если в архив, так проходите, не тормозите! – обратилась к Самоваровой грудастая дама.

– Спасибо за совет! – не оборачиваясь, съязвила Варвара Сергеевна.

Она сделала шаг к окошку, а затем неожиданно обернулась и, глядя на одну только Викторию Андреевну, заговорщицки шепнула: