Колчерукий ловко бросает кости, передвигает шашки, спрашивает детину-казаха:

– А почему в госпитале осколок не вынули?

– Близко у сердца. Нельзя трогать, помирать могу.

– А с осколком не можешь?

– Могу. Только когда совсем старый буду. А тебе что говорили?

Белобрысый помахал искалеченной рукой:

– Сказали – через год разработается и можно будет опять на фронт...

Тащит ишак арбу вдоль высокого саманного забора. Поверх забора – колючая проволока, тусклые фонари.

За забором длинный глинобитный барак типа железнодорожного пакгауза. Запертые ворота выходят прямо на деревянную эстакаду. Для удобства разгрузки и погрузки с грузовиков...

Ишак протаскивает арбу еще метров сорок мимо запертой проходной, мимо слабо освещенного щита с надписью: «Продсклад № 4 Наркомата Обороны и Наркомата Здравоохранения СССР. Вход только по пропускам с предъявлением накладных и удостоверения личности».

Мальчишка со шрамом останавливает ишака у кучи мусора, сваленной прямо на землю у забора, и негромко говорит:

– Станция Березайка... Кому надо – вылезай-ка!

В арбе откидывается брезент, и оттуда выскакивают четверо. Один лет пятнадцати, в кепочке-«восьмиклинке», в тельнике под рубашечкой. Коротенький пиджачок в талию, хромовые сапожки – гармошечкой с вывернутым белым «поднарядом».

Двоим, одетым попроще, не больше четырнадцати. А четвертому и того меньше. Лет тринадцать, наверное...

– Понеслась по проселочной, – командует старший.

Двое стремительно начинают разгребать мусор у забора, освобождая внушительный подкоп.

– Тяпа! Остаешься здесь, – говорит старший самому младшему. – Смотришь в оба. Держишь скотину, чтоб арбу не увела... Упустишь – весь портрет распишу!!!

Тяпа деловито кивнул, взял ишака под уздцы.

– Котька! Художник!.. На крышу, – приказывает старший мальчишке со шрамом. – Я прошу закурить – ты прыгаешь сверху. Как тогда в Каскелене... Ясно?

Котя-художник подмигивает напарнику и ныряет в подкоп.

– Чего стоите, как сявки обосранные?! – тихо рявкает урка на двух пацанов. – Пошел!!!

Те быстро пролезают в подкоп под забором. Блатной оглядывается, достает из арбы короткую и мощную «фомку» – стальной ломик с расплющенным и загнутым концом, сует его под ремень и тоже исчезает в подкопе...

У дальнего торца складского барака Котя-художник достает из-за пазухи моток толстой веревки с петлей. Размахивается – петля летит наверх метров на пять и надевается на выступающий конек крыши склада. Котя мгновенно забирается по веревке на крышу... Двое пацанов ползут под эстакадой... Старший, почти не таясь, идет к дремлющему сторожу...

Неслышно, мягкими тренированными прыжками Котя-художник бежит по крыше туда, куда направляется старший пацан – Лаврик. Все ближе стягиваются к сторожу детские «темные силы»... На краю крыши над сторожем уже стоит готовый к прыжку Котя. Лаврик вплотную подходит к дремлющему сторожу, ухмыляется:

– Дядя! Закурить не найдется?

Сторож открывает глаза, вскакивает, отшатывается в испуге...

...но тут с крыши на него прыгает Художник!.. Сторож падает на доски эстакады, пытается сбросить с себя Котьку-художника...

...блатной Лаврик вырывает у него двустволку, выхватывает из-за голенища финку и всаживает ее в живот сторожу.

Тот сгибается пополам, зажимает живот руками, хрипит.

Лаврик бросает ружье Художнику, вытаскивает «фомку», срывает ею замок с ворот склада, тихо приказывает:

– Все тащите в арбу! Главное – сгущенка!!! – И вместе с двумя пацанами исчезает на складе.