>Устинья Наумовна. А есть у меня теперь жених, вот точно такой, как ты, бралиянтовая, расписываешь: и благородный, и рослый, и брюле.

>Липочка. Ах, Устинья Наумовна! Совсем не брюле, а брюнет.

>Устинья Наумовна. Да, очень мне нужно на старости лет язык-то ломать по-твоему: как сказалось, так и живет. И крестьяне есть, и орген на шее; ты вот поди оденься, а мы с маменькой-то потолкуем об этом деле.

>Липочка. Ах, голубушка, Устинья Наумовна, зайди ужо ко мне в комнату: мне нужно поговорить с тобой. Пойдем, Фоминишна.

>Фоминишна. Ох, уж ты мне, егоза!

Уходят.

Аграфена Кондратьевна и Устинья Наумовна.

>Аграфена Кондратьевна. Не выпить ли нам перед чаем-то бальсанцу, Устинья Наумовна?

>Устинья Наумовна. Можно, бралиянтовая, можно.

>Аграфена Кондратьевна (наливает). Кушай-ка на здоровье!

>Устинья Наумовна. Да ты бы сама-то прежде, яхонтовая. (Пьет.)

>Аграфена Кондратьевна. Еще поспею!

>Устинья Наумовна. Уах! фу! Где это вы берете зелье этакое?

>Аграфена Кондратьевна. Из винной конторы. (Пьет.)

>Устинья Наумовна. Ведрами, чай?

>Аграфена Кондратьевна. Ведрами. Что уж по малости-то, напасешься ль? У нас ведь расход большой.

>Устинья Наумовна. Что говорить, матушка, что говорить! Ну, уж хлопотала, хлопотала я для тебя, Аграфена Кондратьевна, гранила, гранила мостовую-то, да уж и выкопала жениха: ахнете, бралиянтовые, да и только.

>Аграфена Кондратьевна. Насилу-то умное словцо вымолвила.

>Устинья Наумовна. Благородного происхождения и значительный человек, такой вельможа, что вы и во сне не видывали.

>Аграфена Кондратьевна. Видно, уж попросить у Самсона Силыча тебе парочку арабчиков[1].

>Устинья Наумовна. Ничего, жемчужная, возьму. И крестьяне есть, и орген на шее, а умен как, просто тебе истукан золотой.

>Аграфена Кондратьевна. Ты бы, Устинья Наумовна, вперед доложила, что за дочерью-то у нас не горы, мол, золотые.

>Устинья Наумовна. Да у него своих девать некуды.

>Аграфена Кондратьевна. Хорошо бы это, уж и больно хорошо; только вот что, Устинья Наумовна, сама ты, мать, посуди, что я буду с благородным-то зятем делать? Я и слова-то сказать с ним не умею, словно в лесу.

>Устинья Наумовна. Оно точно, жемчужная, дико сначала-то, ну, а потом привыкнешь, обойдетесь как-нибудь. Да вот с Самсон Силычем надо потолковать, может, он его и знает, этого человека-то.

Те же и Рисположенский.

>Рисположенский(входя). А я к вам, матушка Аграфена Кондратьевна. Толконулся было к Самсону Силычу, да занят, вижу; так я думаю: зайду, мол, я к Аграфене Кондратьевне. Что это, водочка у вас? Я, Аграфена Кондратьевна, рюмочку выпью. (Пьет.)

>Аграфена Кондратьевна. Кушай, батюшка, на здоровье! Садиться милости просим; как живете-можете?

>Рисположенский. Какое уж наше житье! Так, небо коптим, Аграфена Кондратьевна! Сами знаете: семейство большое, делишки маленькие. А не ропщу, роптать грех, Аграфена Кондратьевна.

>Аграфена Кондратьевна. Уж это, батюшка, последнее дело.

>Рисположенский. Кто ропщет, значит, тот Богу противится, Аграфена Кондратьевна. Вот какая была история…

>Аграфена Кондратьевна. Как тебя звать-то, батюшка? Я все позабываю.

>Рисположенский. Сысой Псоич, матушка Аграфена Кондратьевна.

>Устинья Наумовна. Как же это так: Псович, серебряный? По-каковски же это?

>Рисположенский. Не умею вам сказать доподлинно; отца звали Псой – ну, стало быть, я Псоич и выхожу.

>Устинья Наумовна. А Псович так Псович; что ж, это ничего, и хуже бывает, бралиянтовый.

>Аграфена Кондратьевна. Так какую же ты, Сысой Псович, историю-то хотел рассказать?

>Рисположенский. Так вот, матушка Аграфена Кондратьевна, была история: не то чтобы притча али сказка какая, а истинное происшествие. Я, Аграфена Кондратьевна, рюмочку выпью. (Пьет.)