— Я… я-я-я-я...

Он наверно меня сейчас убьёт. Как мошкару по стенке размажет, прихлопнув своим кулачищем.

Я уже забыла, что хотела сказать!

Таращусь на него, задыхаясь, а он весь напрягается, глядя на меня в упор.

Господи, как же горяч…

Как горяч и хорош собой этот проклятый засранец!

За роскошной внешностью нередко прячется сущее зло.

Вдалбливаю себе, чтобы опять не поплыть мозгами.

Лучше вообще зажмуриться.

Отвожу взгляд в сторону, усилием воли напоминая, для чего я здесь!

Врезать.

Да!

Я собиралась врезать омерзительному подонку!

А вообще он должен был прихлопнуть меня на месте, без лишних слов. Я ведь вломилась на частную, очень, очень запретную территорию.

Но Адам, на удивление, выглядит невозмутимо. Спокойный, как удав. Смотрит на меня лениво, склонив голову на бок, будто ждёт представления.

Может он опять… эм… подрочил.

Поэтому такой спокойный.

Когда мужчина опустошает яички, ведёт себя как насытившийся удав.

Там скапливается вся агрессия… Которую нужно регулярно опорожнять.

НИКА!

Да что за чушь ты несешь?!

Вот у меня всегда так, стоит только увидеть ненавистного будущего сводного братца, особенно полуголого, то всё… мозги напрочь отшибает. В голове какой-то ураган мыслей, такая каша, что ужас! Все потому, что это он так на меня влияет.

О, Господи!

— Чего тебе? — скрещивает руки на груди. — Ты пьяная? Или жить надоело?

Пафосная интонация немного меня охладила, так что я резко рванула в наступление!

Главное не смотреть ниже…

Кажется, словно дурацкое полотенце держится на соплях на его упругих бёдрах.

— Ты как посмел! Ты… ты опять меня унизил перед всей группой! Какого черта ты украл мои трусики?!

Молчит.

Делает такое лицо, ну как обычно, будто ему плевать, и вообще скучно со мной тут о ерунде всякой трепаться.

Меня это выбесило.

Очень сильно.

Рванула вперёд, замахнулась, чтобы врезать как следует по напыщенно роже подонка, но…

Адам мою руку перехватил.

Сжал так сильно запястье, что я всхлипнула.

Прищурился.

Взглядом насквозь прожёг, с ненавистью и с какой-то дикостью.

Рванул на себя. Прижал к стене спиной, и… жёстко поцеловал в губы.

***

У меня шок.

У меня реально шок!

Он. Меня. Целует.

Грубо. Жёстко. Сильно давит на мои губы своими, пытается протолкнуть язык в рот, но я не пускаю. Плотно сжимаю губы, кулаками бью по монолитной, горячей груди.

Бесполезно…

Адам лишь сильней меня сдавливает в тисках, оборачивая вокруг талии сильные, накачанные руки.

Нет, это не поцелуй, а грубая атака зверя.

Наконец, вырываюсь. Замахиваюсь.

Шлепок!

Я огрела его щетинистую щеку пощечиной.

Заметила, что он не брился…

Примерно дня три.

С щетиной выглядит даже старше.

Ауч!

Рука заболела, я её едва не сломала!

Кошмар, он везде такой монолит?

Потрясённая его действием, отступаю назад, слыша лишь сумасшедший грохот собственного сердца. Оно сейчас выскочит из груди…

Потому что этот поцелуй показался мне каким-то оскорбительным. Точнее, не поцелуй, а лишь жёсткий порыв в очередной раз показать у кого больше силы, кто здесь главный.

— Я тебя предупреждал, чтобы исчезла с моих глаз. Навсегда…

Даже не моргнул, глазом не повел, когда я ему врезала. Удар был таким смачным! Щедрым. Щека уже покраснела. Но что ему моя пощечина? Он же как танк — непробиваем. Будто я его не ударила, а так, пощекотала.

— Почему ты такой жестокий? Что я тебе сделала?! — задыхаюсь. Борюсь со слезами, которые уже выступили на ресницах.

Адам поворачивается ко мне спиной. Сзади он ещё массивней кажется. Скала громоздкая, неприступная!

— Не хочу тебя знать и видеть. Мусор в шкафчике и трусы на доске… это только начало. Дальше будет хуже.