Морщусь от первоначального диалога, удаляю его к чертям. Потом вообще убираю звук, а то палевно — я сам про объятия там заговорил, а Мила в конце ещё и пищала что-то протестное.

Мысль о девчонке вызывает странную смесь неловкости, досады и жара по телу. Организм какого-то хрена опять реагировать начинает, особенно, когда я обрезаю это видео. Кадры мелькают перед глазами, и мы с Милой так офигенно горячо смотримся вместе, что это бьёт одновременно и по башке, и по глазам и по всему сразу. Дышу неожиданно громче и тяжелее. По видео всё охрененно взаимно выглядит, и даже её трепыхания очень даже похожи на проявления страсти. Настолько, что организм тут же верит и недвусмысленно реагирует, а в голове зарождаются картинки того, как это могло быть.

А ведь Милка ещё здесь. Хоть и в комнату к себе удрала. Интересно, что делает? Сразу легла, или тоже думает обо мне?

Ухмыляюсь собственным мыслям. Во-первых, какая нафиг разница, а во-вторых, если Мила и думает обо мне, то только о том, какой же я мудак.

И, наверное, она даже права. Потому ещё толком не придя в себя, я сразу отправляю полученный видос Лёше с припиской: «1:0 вмою пользу. У вас ведь были только поцелуи».

Хмурюсь, разом закинув в рот несколько виноградин. Какая же тупая формулировка. В том числе ещё и тем, что я будто стремлюсь убедиться, что у Лёши с Милкой и вправду далеко не зашло. Хотя почти уверен. Её реакция на мои действия говорит о многом.

Хотя, может, только о том, что я этой девчонке противен.

Кривлюсь. Что за долбанный сумбур мыслей не туда?

Опа. Лёша звонит. И меня от этого вдруг пробирает странным волнением. До непривычности.

Принимаю вызов. Руки какого-то чёрта холодеют.

— Вы же брат и сестра, — первое, что говорит мне Лёша каким-то чуть ли не загробным голосом.

Да, я не поднимал с ним эту тему раньше. Ни разу. Просто не хотел говорить о семье, когда ещё учился в школе. Да и не считал Милку частью этой семьи никогда.

— Сводные, — стараюсь говорить невозмутимо и отбросить дурацкую тревогу. — Она тебе не сказала? — насмешливо интересуюсь, намекая на причины её молчания, которые Лёша видел в видео.

Он подозрительно молчит. А я почему-то словно не могу заткнуться, пока не донесу до него тот намёк так, чтобы дошёл:

— Что ж, неудивительно.

А, кстати, интересно, почему Мила и впрямь не рассказала за месяц? К слову не пришлось?

— Ты тоже не говорил, — всё так же бесцветно роняет Лёша.

— К слову не пришлось. Теперь говорю.

Хм, интересно, он вообще отругать меня может? Спросить, какого хрена я это устраиваю, зачем снял на видео? Морду там набить, на разговор вызвать? Амёбный он какой-то, я это ещё в клубе заметил, когда Лёша проигнорировал мой резкий жест к Миле.

Хотя она, наверное, считает эту мягкотелость уважением её мнения и благородством.

— Я больше не хочу видеть ни одного из вас, — наконец, выдавливает что-то типа недовольства Лёша.

Хотя он меня вроде как другом считал, и во время похорон поддержал, мог бы и покрепче выразиться. Даже бесит.

— Окей, — легко соглашаюсь, и он сбрасывает.