– Мистер Шульц, – окликнула она. – Если вам нужна помощь, вы можете обратиться к нам.

Её лицо было серьёзным. Зачем ей нянчится с таким, как я?

Но я просто поправил рюкзак на плече и вышел из кабинета, оставив её сидеть за её идеально чистым столом.

Ближе к вечеру, когда я дремал на диване, уткнувшись лицом в подушку, зазвонил телефон. Звонок пробился сквозь полусон, как назойливый жужжащий шмель. Я протянул руку, нащупал аппарат и, не глядя, поднёс его к уху.

– Да? – пробормотал я, голосом хриплым от сна.

– Halo, – произнесла Лу.

Ее голос звучал как всегда – мягко, но с лёгкой ноткой беспокойства.

– Что-то случилось? – я приподнялся на локте, пытаясь стряхнуть с себя остатки дремоты.

Лу последние дни звонила, а не писала, как обычно. Это было странно. Она всегда предпочитала сообщения – короткие, лаконичные, без лишних слов. А я никак не мог привыкнуть к этому, хотя понимал, что привыкать тут не к чему.

– Нет, Ганс, – она выдохнула, и я услышал, как её дыхание слегка дрогнуло. Я сел, потирая щеку ладонью, словно пытаясь разбудить себя. – Позвонила, чтобы сказать, что похоронная церемония начнётся в десять утра. На кладбище Friedwälder.

Тяжёлое и неловкое молчание повисло в воздухе. Я знал, что должен что-то сказать, но слова застряли где-то в горле, как комок, который невозможно проглотить. Откашлявшись, я наконец выдавил:

– Спасибо, что сказала.

– Не за что, Ганс.

Лу произнесла это шёпотом, а потом, повесила трубку первой. И я ещё несколько секунд сидел с телефоном в руке, словно ожидая, что она добавит что-то ещё. Но в трубке была только густая и безжизненная тишина.

Я опустил телефон на диван и закрыл глаза.

Friedwälder.

Лес покоя.

Название звучало как что-то из сказки – тихое, уединённое место, где деревья шепчутся с ветром, а земля хранит память о тех, кто ушёл. Но для меня это было просто место, где я должен был сказать последнее «прощай».

Я встал и подошёл к окну. Закат уже окрашивал небо в тёплые оттенки оранжевого и розового, но я не видел красоты. Всё, что я чувствовал, – это пустота, которая разливалась внутри, как холодная вода, заполняя каждый уголок.

Послезавтра.

Послезавтра я должен буду стоять там, среди деревьев, и слушать слова, которые не вернут его. Послезавтра я должен буду смотреть на гроб, зная, что он больше никогда не улыбнётся, не похлопает меня по плечу, не скажет: «Всё будет хорошо, сынок».

Я сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

– Пап, – прошептал я в пустоту комнаты, но ответа не было. Только тишина, которая звучала громче любого слова.

Я остался у окна, пока последние лучи солнца не исчезли за горизонтом, и тьма не окутала всё вокруг. Завтра будет новый день, но для меня он уже казался таким же пустым, как и этот.

***

В ночь перед похоронами я чувствовал себя ужасно. Ворочался в кровати, никак не мог найти правильное положение. Казалось, что все внутренности болят, их что-то сдавливает под прессом.

Встав без будильника около шести утра, я решил выйти на пробежку. Бегал я часто, практически каждое утро, но в последнюю неделю забросил это дело. Нацепив спортивный костюм и взяв бутылку воды, побежал в ближайший сквер. Надел наушники и включил зубодробительную музыку, чтобы сосредоточиться и отбросить тяжёлые мысли. Но получалось у меня это, мягко говоря, очень плохо.

Ветер был холодным, он бил в лицо, словно пытаясь вырвать из меня последние остатки спокойствия. Каждый шаг по асфальту отдавался в висках, будто я бежал не по земле, а по собственной памяти, где каждая трещина на дороге напоминала о чем-то давно забытом. Музыка в наушниках гремела, но она не заглушала голосов, которые крутились в голове. Я бежал, пока ноги не стали ватными, а дыхание – прерывистым. Остановился у старого дуба, оперевшись руками о колени.