Он вздохнул и посмотрел на наручные часы, будто снова куда-то спешил, спешил уйти от такого важного разговора. Сбежать от меня, бросить… так легче, чем открыто поговорить.

И тогда я понял… Я понял, что спорить с ним уже нет никакого смысла. И доказывать, что это не я, а мой сумасшедший друг Архипов подбросил ей коробку тоже нет смысла. Все валили на меня. Каролина во всем обвиняла только меня.

— То есть я не поеду сегодня на игру? Так? А с сентября поеду в пансион? В новую школу? И буду там жить?

— Да, все совершенно верно! Умеешь же понимать, когда надо, - сухо отчеканил папа, как будто сидел не перед родным сыном, а перед своими коллегами на совещании.

— Ну спасибо, папочка! — резко сорвался с места, отвернулся, скрывая слезы.

— Стой! Еще кое-что. К Каролине, не подходить, не разговаривать с ней и вообще никак не контактировать с ней. Ясно! Если я узнаю, что ты снова ее обижаешь… Получишь по первое число.

Я не ответил, потому что в горле застрял острый нож. Вышел из кухни и помчался на улицу.

***

Каролина

«Вот и все»!

Я уезжала. Наконец-то. Машина мчалась быстро. Сильно билось сердце в груди. Я была готова лопнуть от счастья, потому что мама разрешила мне уехать на целое лето. Все лето я проведу без него! Без него! Я крепко держала Зефирчика, так сладко уснувшего на моих коленях. Меня потряхивало от волнения и счастья. Я чувствовала легкость как никогда. Я могла вздохнуть спокойно и глубоко. Я наконец-то свободна.

Мы ехали вдвоем с дядей Гришей. Мама осталась с Давидом. Я толком не знала, что произошло, но чувствовала, что у нас в семье случилось что-то нехорошее помимо того, что все узнали про баллон и наши отношения с Давидом.

После моего разговора с отчимом как будто что-то поменялось. Но мне никто ничего не говорил. Я не слышала ссоры между Давидом и дядей Гришей. Мама грустно молчала. А Давида за эти три дня я видела всего один раз.

Это было вчера поздним вечером. Я вышла на балкон и посмотрела во двор. Увидев его, я вздрогнула, как будто увидела чудище, хотя он и был чудищем в моих глазах. Я совсем не ожидала, что он будет стоять под моим окном, ведь раньше такого не замечала.

Давид стоял, засунув руки в карманы шорт, и смотрел на меня. У меня возникло такое чувство, словно он ждал меня или словно он знал, что я выйду. Он стоял и смотрел, а я смотрела на него. Не знаю, почему не могла уйти. Ждала, что он что-то скажет. Ждала унизительного упрека, новой издевки или угрозы.

Но он молчал. А потом развернулся и ушел. А я осталась на балконе и долго думала, что же это было.

— Каролина, у меня для тебя есть новости. Это касается моего сына. Во-первых, я хотел извиниться за него, знаю, он до сих пор не сделал этого сам. Во-вторых, хочу признаться, что детство у него прошло практически без мамы. Не знаю, знаешь ли ты что-нибудь про его мать.

— Знаю, — тихо ответила я.

— Это хорошо, надеюсь ты сможешь тогда больше понять… Понять его поведение. Я не оправдываю Давида. Но хочу в какой-то мере принять на себя его поступки. Возможно, где-то не доглядел, не досмотрел. Он поступил ужасно… В общем, хочу сказать, что Давид переводится в другую школу. Это частная школа. Далеко от дома, так что теперь вы не будете учиться вместе.

— Что? Он переходит в другую школу? Он тоже уезжает?

— Да. С нового учебного года. Давид сам наворотил дел, да. Теперь он не будет играть в футбол. Пусть думает, прежде чем…

Отчим продолжал говорить, оправдывая и тут же ругая своего сына.

Перед глазами вспыхнул образ брата. Угрюмый, но гордый, растрепанный как воробей. Он стоял вчера под моим окном…