Потом, когда мысли и воспоминания несколько улеглись в ней, она в бессилии опустилась на плетеное кресло рядом со столиком, на котором стояла ваза со свежими цветами, и сидела так, пока в дверь ее номера не постучали.

Ей показалось, что с самого утра она знала, как закончится этот день. Знала она и теперь, кто стоит по ту сторону двери. Знала, что в те два часа, которые она в почти абсолютной неподвижности провела в своем номере, она ждала его. Она также знала, что ожидала его прихода вовсе не сто двадцать минут и не сорок восемь месяцев, а всю жизнь.

За стуком последовала продолжительная пауза. Марфа поднялась с кресла и неспешно прошла к двери, словно каждый шаг ее мог стать причиной обрушения целого мира.

Так же неторопливо она повернула ключ в замке и приоткрыла дверь. Глаза ее почти мгновенно увязли в синеве водоворота исполненного чувства взгляда. Не сразу она решилась ступить хоть шаг, чтобы приблизиться к тому, что она желала вернуть и что представлялось ей потерянным навсегда. Встречая проникнутый трепетной тоской взгляд Мелюхина, она не находила в нем той откровенной, пронзающей страстности, которую обнаружила в глазах Зимина, – он был искренен и непритворен.

Последовав внутреннему убеждению, которое говорило ей, что выбор ее несомненен и безусловен, она отступила на шаг, приоткрывая шире дверь. Мелюхин вошел в ее номер, и Марфа плотно закрыла за ним.

Когда мобильный телефон, оставленный Марфой на прикроватной тумбе, зазвонил, Марфы в номере уже не было. Четыре пропущенных вызова горели на экране, а пятый, короткий, сиротливый, а оттого особенно безысходный, светился именем Филипп.

Наступивший день, казалось, вобрал в себя всю полноту летних солнечных дней Алтая: бездонное небо так и плескалось в шафранных лучах солнца; зелень сосен, лиственниц и кедров пестрила разноголосой альборадой птиц, а едва трепещущий ветер раздувал благоухающие пузыри света. Все гремело вокруг той ласкающей слух симфонией, которую рождает сочетание внешнего гармоничного созвучия и внутреннего согласия.

Марфа спустилась к завтраку, когда за соседним с ее столиком уже заканчивали свой завтрак рыжеволосые мать и дочь. Марфа почему-то обрадовалась их присутствию: их дружеская манера общения между собой не вызывала больше в Марфе чувства зависти, – Марфа испытывала необыкновенный душевный подъем, который объясняет и прощает многие обстоятельства.

Вскоре в ресторане появился и Мелюхин с женой. Поймав взгляд Марфы, он слегка склонил голову, – жена же его удостоила Марфу тенью улыбки. Мелюхины сели за столик в другом конце веранды так, что Марфа и Юрий могли свободно видеть друг друга.

Словно по негласному или же неизвестному другим уговору, Марфа и Мелюхины закончили завтрак одновременно, поднялись из-за своих столиков и встретились на выходе с веранды. Мелюхин восхитился прелестью утра и заметил, что было бы чудесно поехать кататься на квадроциклах. Марфа согласилась с его мнением, и Мелюхин тут же ухватился за эту ее благорасположенность и предложил ей последовать этой неожиданно посетившей его идее, при этом как бы в оправдание призвав жену поехать с ними, пусть даже она и будет просто сторонним наблюдателем.

Таня, несмотря на всю пышность своих форм, обладала совсем юным, детским лицом и каким-то особенно терпким, взвешенным, прямым взглядом. На предложение мужа она отреагировала благодушно и даже радостно, согласившись со всеми поставленными условиями.

Так Марфа и Мелюхин нашли возможность быть вдвоем и предаваться наполнявшему обоих пылу увлеченности друг другом.