юридическом значении, которое предопределяется существом их отношений, и придали его именно тем фактическим обстоятельствам, которые они сами сочли принципиальными и в свете опять-таки особенностей своих отношений, – так и в чем проблема? Кто же, как не сами частные лица – участники соответствующих отношений, может знать лучше об их же собственных интересах и потребностях? Уж во всяком случае не законодатель.

Конечно, в нашем законодательстве имеются и случаи прямого запрета заключения соглашений по некоторым вопросам. Такова, например, ст. 198 ГК РФ, называющаяся «Недействительность соглашения об изменении сроков исковой давности» и постановляющая (абзац первый), что «[с]роки исковой давности и порядок их исчисления не могут быть изменены соглашением сторон». Было бы интересно, конечно, послушать обоснование этой нормы, ибо оно отнюдь не очевидно[214] – во всяком случае, подобное запрещение не составляет безусловно необходимого элемента института исковой давности, присущего всем без исключения правовым системам и актам, – но нас сейчас интересует не это, а законодательные запреты договариваться по тем или иным вопросам. Вот другой пример подобного запрета (кстати, чуть более мягкого): «Полный или частичный отказ гражданина от правоспособности или дееспособности и другие сделки, направленные на ограничение правоспособности или дееспособности, ничтожны, за исключением случаев, когда такие сделки допускаются законом» (п. 3 ст. 22 ГК РФ). Или:

«Корпоративный договор не может обязывать его участников голосовать в соответствии с указаниями органов общества, определять структуру органов общества и их компетенцию» (абзац первый п. 2 ст. 67² ГК РФ). И так далее: в рамках одной только части первой ГК РФ есть еще п. 5 ст. 53^>1, абзац четвертый п. 1 ст. 67, п. 3 ст. 71, п. 3 ст. 75, п. 2 ст. 77, п. 2 ст. 188, абзац второй п. 3 ст. 334, абзац второй п. 2 ст. 340, п. 4 ст. 348, п. 3 ст. 349, п. 7 ст. 358, п. 2 ст. 400, п. 4 ст. 401, п. 5 ст. 426, п. 2 ст. 430. Опять-таки являются обсуждаемыми основания и целесообразность каждого такого запрета, но по крайней мере в практическом отношении дело с ними обстоит просто и понятно: запреты эти надо соблюдать, ибо всякий договор «должен соответствовать обязательным для сторон правилам, установленным законом и иными правовыми актами (императивным нормам), действующим в момент его заключения». Но с точки зрения логики это означает лишь следующее: за пределами этих и им подобных – прямо выраженных законом – запрещенийчастные лица вправе договариваться о чем угодно и как угодно.

К сожалению, этому выводу не вполне соответствует предписание п. 4 ст. 421 ГК РФ, согласно которому «[у]словия договора определяются по усмотрению сторон, кроме случаев, когда содержание соответствующего условияпредписано законом или иными правовыми актами (статья 422)». И наука, и практика читает заключительную часть выделенной фразы в том смысле, что безусловно обязательным для договаривающихся сторон и не подлежащим никаким с их стороны изменениям являетсявсе написанное в законе, в том числе и такие нормы, в отношении которых законодатель не сделал оговорку о недействительности (ничтожности) договора, им не соответствующего. Почему? А потому что наряду с нормами, содержащими оговорки о ничтожности договоров, им не соответствующих, наш ГК оказался «наводнен» и нормами, содержащими оговорки типа «если иное не предусмотрено договором». Сам факт их наличия ограничивает возможность договариваться