Кресло тогда впервые привезли в палату, Дэну только предстояло в него сесть. В тот момент он ещё не знал, насколько это хороший подарок. И сколько лет проведёт, сидя в кресле.

«Прости, малыш, – закончил врач. – Но это действительно – всё, что друзья вашей семьи смогли для тебя сделать».

Как много сделали для него друзья семьи, Дэн осознал, лишь оказавшись в интернате. Такого шикарного кресла не было большого ни у кого. Возможно, поэтому новые товарищи Дэна невзлюбили.

А ещё, вместе с креслом, врач передал ему плюшевого медведя. Того самого, подаренного на день рождения – который так и не довелось отпраздновать.

«З-зачем это мне?» – спросил Дэн. После пожара он начал заикаться.

А медведь показался издевательством. Напоминанием о том, что ушло из жизни навсегда.

«Так распорядился твой отец. Это его последняя воля».

«От-тец?»

«Да. Незадолго до смерти он попросил, чтобы игрушку передали тебе. Парню повезло, от пожара почти не пострадал». – Врач выдавил из себя улыбку и посадил медведя на колени Дэну.

Медведь и правда почти не пострадал, шерсть оплавилась только на макушке. От медведя пахло гарью.

Позже, став постарше, Дэн ругал себя последними словами. Почему он не спросил у врача, в каком виде отец оставил так называемую последнюю волю?.. Как отец вообще успел сказать хоть кому-то хоть что-то?..

Но это было гораздо позже. А тогда он был слишком глупым. Он просто схватил медведя в охапку и уткнулся в него лицом.

Сквозь запах гари почувствовал запах дома. Мамы, её духов. Ягодного морса, который мама варила сама… И Дэн заплакал – в первый и последний раз в жизни.

В интернате над медведем смеялись – считалось, что это девчачья игрушка. А в одной комнате с Дэном жили взрослые, серьёзные семилетние парни. Большинство из них обитали здесь с самого рождения.

Но Дэн не дал медведя в обиду. Ни в первый день, когда его привезли на кресле в комнату, где предстояло провести девять лет, ни во все последующие. Дэн не чувствовал ног, у него почти не работала правая рука. Зато он был владельцем крепкого, отлично управляемого кресло. И соседи по комнате почувствовали, насколько оно крепкое, в первый же день.

Сестру забрали в другой приют – это было всё, что рассказали Дэну.

«Прошло два месяца, – сказал ему воспитатель – когда Дэн спросил, можно ли позвонить сестре. – Всё это время с девочкой работали психологи. Она ещё маленькая. Она почти забыла тот кошмар, который пережила. Я, конечно, не вправе препятствовать вашим встречам. Но подумай сам: ты уверен, что хочешь напоминать ей о том, что произошло? Уверен, что хочешь с ней увидеться?»

Глаза воспитателя скользнули по нему – сидящему в кресле. По его изуродованному лицу и скрюченной правой руке, лежащей на коленях.

«Твоя сестра сейчас среди других детей».

«Не таких уродов, – понял Дэн. – Не нужно лишний раз пугать девочку, она и так напугана».

Больше он о сестре не спрашивал. Плюшевый медведь с оплавленной на макушке шерстью – теперь это была вся его семья. Всё, что у него осталось.

Медведь жил на тумбочке рядом с кроватью. Пацаны-соседи давно прекратили на него покушаться – так же, как и дразнить Дэна. Знали, что не поздоровится.

Невысокий и тщедушный, Дэниэл Айвэн Щусев обладал цепким, расчётливым умом, великолепной памятью и железной волей. Он ничего не забывал и ничего никому не прощал. За обиды мстил решительно и жестоко. С «умником» лучше не связываться – это Дэн, весьма доходчиво, объяснил всем своим однокашникам в первые же интернатские дни. Вероятно, поэтому друзей так и не обрёл.