– Судья – моя знакомая. Она вела дело Грошевой. А иск подали соседи, которые все это наблюдали. Ты пей чай-то, остыл уже совсем.

В дверь заглянул Паша Скворцов.

– Ты почему не на физкультуре? – поинтересовалась я.

– У меня освобождение. Я к вам, мне нужно…

Скворцов покосился на Анжелу – при ней он говорить не станет. Психолог для детей что-то близкое слову «псих». Воспитатели пугают психологом.

Пришлось спуститься в свой класс.

– Что у тебя, Паша?

Скворцов достал из парты пакет и положил его передо мной. Вид у мальчика был хмурый и обиженный.

– Я это не надену.

– Что это?

В пакете лежали новые серые брюки с биркой. Я слышала, что в субботу интернатским выдавали одежду. Брюки как брюки.

– Мне таких не надо, – запыхтел Скворцов.

– Почему?

– Они велики. И вообще, такие никто не носит.

– Зато это бесплатно, – напомнила я. – Ты подходил к завхозу, чтобы обменять?

– Она сказала, что других нет.

– И ты принес мне…

Скворцов замолчал, я тоже. У меня внутри закипел протест. Анжела советует перед тем, как что-то сказать детям, в уме досчитать до десяти. Или выпить стакан воды. Я начала считать.

– Если бы я умела шить, Паша, я бы ушила их для тебя. Но я не умею.

Скворцов пожал плечами. Его мало волновали мои проблемы. Он требовал свое.

– Я такое не надену, – повторил он. – Всем дали нормальные, а мне какие-то уродские.

– Тогда отдай своей маме, и пусть она ушьет их для тебя. – Я понимаю, что использую запрещенный прием. Рядом со своими учениками я не чувствую себя взрослой и обижаюсь, как на равных. Ну в конце концов, почему он требует с меня, а не требует с матери? Это ее обязанность!

Возникла небольшая заминка, но Скворцов нашел оправдание:

– У нас нет швейной машинки.

– И что же ты предлагаешь? – недоумевала я.

– Я не знаю. Заберите. Мне не надо. – Он упрямо гнул свою линию.

– Мне – тоже! – возмутилась я.

Я знаю одно – с этими детьми нельзя раскисать. Нельзя показывать слабость, нельзя им потакать. Нужно тоже гнуть свою линию.

– Ты пойми, Паша, я – учительница. Я отвечаю за то, чтобы ты умел читать и писать. А также чтобы ты научился считать. Это тебе пригодится в жизни.

Мне хотелось сказать: «А одеждой должна заниматься твоя мама. Но твоя мама пьет. И я ее ни разу не видела. Она не была ни на одном родительском собрании. Она не хочет даже прийти и поинтересоваться, как учится ее сын-второклассник, что он ест и кто его товарищи…»

На слове «товарищи» я как раз дошла до десяти.

– А за одежду отвечает ваша воспитательница, – закончила я вслух.

Скворцов молча подошел к моему столу, стащил с него пакет со штанами и возвратился за парту. Он не смотрел на меня. Наверное, он меня в эту минуту ненавидел. Меня, а не свою непутевую мать.

– Ты читал дома?

Скворцов пожал плечами.

– Доставай книжку и читай вслух, – приказала я.

Я сидела, подперев голову кулаком, и слушала отрывок из «Детства Темы» в исполнении Скворцова. Читал он сносно.

Чувства мои менялись, как в калейдоскопе. Неплохой ведь мальчик… Неглупый, по-мужски упрямый. Наверняка рано начал ходить, говорить, все без проблем. Только его маме это все равно. Почему у таких бесшабашных мамаш рождаются умные, здоровые дети? Занимайся с ним, уделяй достаточно внимания, и он может быть отличником.

А между тем, как сказала черепаха Тортилла маленькому Буратино: «За твою жизнь я не дам и ломаного гроша…»

После четвертого урока – обед и самоподготовка. Мы делали домашнее задание. Ширяев вел себя по-хамски – вставал без спроса, выходил из класса, залезал под парту. Он жаждал моих замечаний, я не реагировала внешне, но нервы звенели от напряжения. День тянулся бесконечно, и я не верила, что он закончится.