. До сих пор рвется сердце… Бен – мой единственный посетитель, и я переживаю, что все легло на его плечи, и он чувствует, что обязан быть со мной днем и ночью. Он вымотан и раздражен. Пахнет ментолом – снова курит. В тяжелой ситуации он всегда берется за сигареты. Думаю, больничный запах навевает на него воспоминания, хотя он был тогда совсем маленьким. Джулс, моя лучшая и старинная подруга, и ее двоюродный брат Джеймс, с которым они живут в одном доме, прислали открытку и огромный красно-белый букет – он занимает на тумбочке столько места, что некуда поставить кувшин для воды. Еще здесь карточки от мистера Хендерсона, моего старого соседа, и Мэтта. Я сто раз перечитывала его записку, глядела на слово «целую», выведенное округлым почерком, и гадала, что он имел в виду.

Нервы на пределе. Сегодня я получу ответы на свои вопросы, и я рада, что Бен рядом.

Боковым зрением вижу, как он сжал руки на коленях, которые подрагивают под одному ему слышный ритм. Прямо передо мной, поворачиваясь туда-сюда в кресле, разместился доктор Сондерс, невропатолог, на которого я возлагаю надежды. Я не смотрю прямо ни на него, ни на Бена. Мой взгляд сосредоточен на столбе солнечного света, протянувшемся по крапчатому линолеуму.

– Эли ничего не помнит про ту ночь. Да, Эли? – переспрашивает Бен.

– Да.

Невозможность вспомнить обескураживает, хотя в каком-то смысле это облегчение. Однако всякий раз, как я задумываюсь, что же все-таки произошло, – а бывает это часто, – на шее у меня затягивается удавка паники. Ничего, доктор Сондерс меня подлечит, я вернусь домой, на работу, и станет легче.

– Ваша сестра при падении сильно ударилась головой.

Оба говорят так, будто меня здесь нет.

– Память вернется? – спрашивает Бен.

– Возможно, но без гарантии; если и да, не факт, что полностью. Вам еще очень повезло – церебральный шок вполне мог привести к летальному исходу.

Кресло снова поворачивается. Вправо, влево… Подавляю порыв схватиться за подлокотники и остановить его. Я больна, сердита, испугана. Какое уж тут везение? В голове снова стреляет. Стискиваю зубы.

– Мы уже обсуждали ваши КТ и МРТ. Есть основания полагать, что удар и необычное повреждение мозга привело к нарушению функционирования височной доли, отвечающей за распознавание лиц. Как следствие, вы никого не узнаете. Если не возражаете, я хочу провести еще несколько тестов, Эли. Оценку когнитивных способностей. Ничего сверхсложного.

Последнее, чего мне хочется, – это новые тесты, но чем скорее он поставит диагноз, тем скорее меня вылечит. Я киваю, и комната снова плывет от подступившей тошноты.

– Ты уверена? Ты такая бледная. – Бен пожимает мне руку, сплетая свои пальцы с моими.

Я благодарно улыбаюсь, однако улыбка тает, едва только вижу его чужое лицо: рот, нос, глаза. Высвобождаю руку и вытираю ладонь о халат.

Злость вспыхивает внезапно. Я вскакиваю и принимаюсь расхаживать по кабинету.

– Не могу! – Упираюсь ладонями и лбом в оконное стекло. От дыхания оно запотевает, и я вытираю его скомканным бумажным платком, который давно зажат в руке. – Не понимаю, что со мной!

Последний час меня просили запоминать и узнавать лица. Не получается. Шариковая ручка доктора Сондерса царапает что-то в моей карте.

– Присядьте. Попробуем знаменитостей.

Я отрицательно мотаю головой, но все-таки сажусь. Какой у меня выбор? Доктор показывает первую фотографию. По прическе и растительности на лице я понимаю, что это мужчина, но, по-моему, я его раньше не видела.

– Ну же, Эли!

Раздражение Бена меня обижает.

– Я не специально.