Моя любимая сестренка Сита и я замечательно играли вдвоем, а скоро стали шататься по округе. Сначала исключительно вместе, поскольку в детском саду нас сторонились и дразнили. Было обидно, но мы как-то справились, не обращали внимания на оскорбления, не жаловались. Хорошо еще, что мы с Ситой почти одногодки, поэтому могли поддержать друг друга. И все же я мечтал поиграть с другими мальчишками. Я становился все более замкнутым, ходил понурый, пока однажды мама не посоветовала мне: «Знаешь что? Пойди-ка в соседский двор и просто спроси ребят, нельзя ли тебе поиграть с ними». Я собрал все свое мужество в кулак и зашагал в направлении дома напротив. Так я подружился с фермерским сыном Йоргом. Ну да, дети выглядят немного странно, когда встречают чужака. Они враждебно настроены по отношению к нему и повторяют как попугаи то, что услышали от взрослых. Никто не рождается с предрассудками. Но как только обнаруживается, что и с чужаком прекрасно можно поиграть вместе, дистанция быстро сокращается.

Поскольку мама была мудрой женщиной и записала нас с Ситой в спортивную секцию, а потом и в скауты, с годами у нас все больше и больше появлялось друзей. Мы вели почти такой же образ жизни, что и другие дети. Правда, только «почти».

С 1976 года мы чуть ли не каждое лето проводили на Шри-Ланке у «бабули из джунглей», в доме, где вырос мой отец. Так как семейство Кахаватте стремительно разрасталось, а обширные территории имения по традиции были поделены между сыновьями, то богатство поубавилось.

Несмотря на это, у нас был достаток, и ни один из Кахаватте не должен был пахать в поле или возиться с домашним хозяйством сам. Бабушка была главой кухни и никому не позволяла даже притронуться к утвари и еде. Все остальное делали нанятые работники – иначе говоря, невольники, многие среди них дети.

На Шри-Ланке жители деревень, принадлежащие к более низким кастам и не имеющие средств к существованию, продавали своих детей землевладельцам. Так было принято. Утром, проснувшись, отец хлопал в ладоши и кричал: «Tea, please![1]», и дети бежали и обслуживали его. Потом их отправляли в поле гнуть спины. Они ночевали в хижине в компании с псами и не имели права ходить в школу.

Когда в нашу первую поездку на родину отца до мамы дошло, как там обстоит дело с детьми, она рискнула прояснить ситуацию. Отец счел это неслыханной дерзостью. Вышел большой скандал. История быстро докатилась до родственников отца, и они навалились на него с упреками, как, дескать, ему пришло в голову притащить в дом белую, которая не понимает элементарных вещей. После этого родители не разговаривали полтора месяца.

Раз уж я заговорил о том, как высоко ценю свои культурные корни и сколь многим им обязан, нужно также добавить, что в обычаях Шри-Ланки встречаются и несправедливость, и глупость. Мой отец и члены его семьи совершенно не озадачивались вопросами детского труда. Сострадание и справедливость были им неведомы. Для них имели значение только традиции.

Конечно же, существовало немало способов помочь неимущим, не прибегая к эксплуатации их детей. Хоть семья Кахаватте не была чрезвычайно богата, но они могли бы иначе организовать работу на своих полях, учесть этические моменты. Но они даже пальцем не пошевелили. Казалось бы, что страшного в том, чтобы здоровые взрослые люди сами работали на своих полях?

Наш клан очень трепетно относился к архаичному укладу жизни. Чем чаще я размышляю над этим, тем больше убеждаюсь, что дремучесть предыдущих поколений послужила причиной последующего упадка семьи.