Однажды он устал от такого шпионажа и взорвался:

– Люди, зачем вы загромождаете собой мой пол? Вы не медитируете, вы просто загораживаете дорогу! Если вам нужно пойти посидеть где-нибудь, то пойдите посидите час в туалете! По крайней мере, там вы будете заняты чем-то полезным.

Гарриет: А что можно сказать о том времени, когда он проводил беседы? В это время он когда-нибудь сидел в тишине?

Дэвид: В течение дня к нему можно было обращаться с вопросами во время двух сессий: первая проводилась поздним утром, а вторая – вечером. Переводчики присутствовали на обеих сессиях. Во время этих сессий он побуждал людей высказываться, или, по крайней мере, так было, когда я только начал к нему приходить. Позднее он использовал эти сессии для длинных бесед о природе сознания. Он никогда не сидел молча, если у посетителей не находилось, что сказать. Он активно подталкивал их к задаванию вопросов, но если с ним никто не заговаривал, начинал говорить сам.

Мне лишь однажды выпала возможность посидеть с ним в полной тишине. Это произошло в начале влажных летних муссонов. Когда в Бомбее начинается период муссонов, что обычно бывает в конце первой недели июня, идут очень сильные дожди, которые приводят город к полной остановке. Ливневые стоки, как правило, забиваются, и где-то один день люди ходят по колено в воде. И не только в воде. Канализационные сети переполняются, и животные, живущие в них, тонут. Тому, кто отваживается довериться веслам, приходится пробираться через сточные воды, раскисший мусор и трупы всех недавно утонувших животных. Общественный транспорт останавливается, поскольку во многих местах уровень воды слишком высок, чтобы там можно было проехать.

В один из таких дней мы побрели по воде к Махараджу. Нас было двое, и мы остановились в дешевых номерах, которые находились на расстоянии около 200 ярдов от его дома, так что идти было не слишком далеко. Мы смыли с себя грязь, воспользовавшись краном на первом этаже, и поднялись наверх в комнату Махараджа. Увидев нас, он очень удивился. Думаю, он полагал, что наводнение воспрепятствует приходу посетителей. На маратхи он сказал нам, что в этот день сессии проводиться не будут, поскольку некому будет переводить. Я решил, что он хочет, чтобы мы ушли, но мы оба притворились, будто не понимаем, что он пытается нам сказать. После еще одной или двух безуспешных попыток заставить нас уйти он сдался и сел в углу комнаты с газетой в руках, при этом держа ее так, что она заслоняла его лицо, в результате чего мы даже не могли его видеть. Но меня это не тревожило. Я был счастлив одним только тем, что мог находиться с ним в одной комнате. Я более часа просидел с ним в абсолютной тишине, и это было одним из самых чудесных переживаний, которые мне приходилось когда-либо испытывать, находясь рядом с Махараджем. Я ощущал сошедшую на меня глубочайшую, буквально твердую, словно камень, тишину, с каждой минутой становившуюся все глубже и глубже. Был только свет осознавания, который настолько меня заполнил, что думать было абсолютно невозможно. Вы никогда не поймете, насколько чудовищной тяжестью является ум, пока не попробуете хоть какое-то короткое время жить без него – совершенно счастливо, в полной тишине и совершенно безусильно. Большую часть этого времени я смотрел в сторону Махараджа. Иногда он переворачивал страницу и бросал на нас быстрый взгляд, и когда он это делал, то казался все еще раздраженным тем, что мы не ушли. Я внутренне улыбался его раздраженности, поскольку она меня нисколько не задевала. Я не испытывал никакого смущения, никакого замешательства, никакого чувства, что я кому-то себя навязываю. Я просто удовлетворенно отдыхал в своем собственном бытии.