– Скажи… Я… я бы хотела узнать про маму. Как… как она умерла? Мне не рассказывали подробности, – неожиданно для себя самой попросила я. И тут же пожалела. Не стоило ворошить прошлое, маму этим не вернуть, только разбережу старые раны да окончательно испорчу отношения с отцом.

К моему удивлению, он не стал отказываться. Провёл рукой по лицу, словно что-то стирая, уставился на стену позади меня.

– Я очень любил Леночку, – тихо начал он спустя несколько минут, когда я уже перестала ждать ответа. – Она была для меня всем. Моим светом, моей радостью, моей жизнью. Я старался, как мог, чтобы она улыбалась, чтобы жизнь вдали от дома не была ей в тягость. Дарил цветы, покупал, когда только появлялась возможность, безделушки из её родной системы, а после она как-то обмолвилась, что многим её подругам не хватает частички родины. И я подарил ей магазин. От чего-то большого и действительно стоящего она отказывалась, всё смеялась, что до целого центра ещё не доросла. Но когда я впервые привёл её в крохотный магазинчик всего с парой витрин, нужно было видеть, как горели её глаза. Она была счастливей всего однажды в жизни. Когда родилась ты, – затуманенным воспоминаниями взором отец посмотрел на меня, и мне почудилась в его взгляде нежность. – Это было счастливое время. Леночка не отходила от тебя ни на шаг, я скупал детские товары и игрушки в поистине космических количествах, – хохотнул мой родитель. – Мы вместе водили тебя в развивающий центр, а когда ты впервые сказала "мама", Лена плакала от счастья, а я стоял, как последний дурак, и не знал, то ли утешать её, то ли расплакаться вместе с ней.

Отец вздохнул, подошёл к окну и повернулся ко мне спиной. На столешнице уже давно мигал индикатор, сообщавший, что заказ готов, однако никто из нас двоих не спешил его получить.

– Потом мы узнали, что тебе нельзя больше ходить на курсы. Просто в один прекрасный день пришло извещение, что мы нарушаем правила и ты превышаешь свой доступ, и директор учебного центра, отводя взгляд, подтвердил, что и ему пришёл выговор. Ты не была первой по праву рождения, и многие двери перед тобой оказались закрыты. Я долго не говорил ничего Леночке, но та как-то сама поняла, что меня что-то тревожит, и слово за слово всё пришлось ей рассказать. В тот вечер она долго над тобой плакала... Я обзвонил все службы, заставил работать сверхурочно своих юристов, поднял на уши всех знакомых. Вердикт был один. Я не смогу передать тебе ничего из того, что имею сам, как не смог оформить магазинчик на Лену. Ты не сможешь окончить высшее учебное заведение, только колледж с углубленным изучением предметов. Ты не сможешь... Да что я тебе рассказываю, ты и так знаешь перечень всех ограничений для второго класса, – вздохнул отец и повернулся ко мне.

– Да, но я никогда от этого не страдала, – ответила ему, и натолкнулась на полный застарелой боли взгляд.

– Леночка очень переживала, что не приведи Союз что-нибудь случится, ты не получить должной помощи. Ты ведь знаешь, что некоторые болезни, что с успехом лечатся без каких-либо осложнений, для вторых объявлены трудноизлечимыми, а третьим и вовсе их описывают как летальные? Что если человек живёт, по мнению Союза, слишком хорошо, ему искусственно устраивают проблемы, чтобы не было сил и времени задумываться о несовершенстве существующей системы?

– Нет, этого я не знала, – поражённо ответила я, нервно потирая переносицу. Повода не верить отцу у меня не было, но звучало это слишком уж дико. – А при чём тут мама?